Дойдя до этого, он порозовел и смутился. Ему было очень трудно говорить о Бартоне; его поместье не блистало показной роскошью, но оно было таким прелестным, неиспорченным, истинно английским: огромные вязы, грачи, вьющиеся над старинными коричневыми крышами, богатая, плодородная почва, усыпанные цветами луга, сады, шпалеры фруктовых деревьев и великолепный красный бык, родоначальник замечательной породы молочного скота, лучшей в Уорикшире.

Неудача следовала за неудачей, а лондонский сезон уже подходил к концу. Бродя по пышным комнатам леди Мерием и подхватывая обрывки сведений о присутствующих на балу молодых гостьях, Генри гадал, о какой из них шла речь в ее письме. Среди приглашенных, разумеется, было довольно много девиц на выданье. Некоторые, как он уже выяснил, ему не подходили, другим не подходил он – простому джентльмену из провинции нечего мечтать о дочерях герцогов и министров. Оставались только замужние женщины, старые девы, вдова набоба, сверкающая изумрудами, ее сухопарые болезненные дочки…

Когда наконец занятая хозяйка улучила для него минуту, она представила его очень живой миниатюрной даме со звонким голоском и лихорадочно блестевшими глазами, которая поспешила сообщить ему, что с ней «только что начавшая выезжать» дочь.

На мгновение нижняя губа Генри упрямо выпятилась, и его лицо стало некрасивым. Неужели он ждал девять недель только для того, чтобы ему предложили дочь этой накрашенной Иезавели? Девчонку, наверное, с начала сезона безрезультатно таскали по всем балам – иначе откуда такая назойливость? А теперь ее собираются навязать ему!

Какова бы ни была дочь, мать представляла собой поучительное зрелище. Когда он только начинал ходить, она, вероятно, была хорошенькой, как котенок, но кокетливые ужимки и детское сюсюканье теряют прелесть, когда женщина стареет. И так одеваться в ее возрасте!

Неприятнее всего его поразила фамилия – Карстейрс. Полчаса назад у ломберного стола он был вынужден резко оборвать какого-то мистера Карстейрса, который без стеснения пытался навязать ему сомнительное пари. Разумеется, ее родственник, – хотя слишком молод, чтобы быть ее мужем, а для сына слишком стар. Гнусного вида субъект. Несмотря на уродливый шрам, пересекающий веко, – красив, но какой-то неприятной красотой. Леди Мерием может считать его неотесанным провинциалом, но должна же она понимать, что у него хватит здравого смысла держаться подальше от подобной компании. В Уорикшире этой парочке нелегко было бы проникнуть в дом ее сестры. Лондонское общество, кажется, не слишком разборчиво.

Он вежливо прекратил излияния словоохотливой дамы, сославшись на тут же придуманное обещание посетить еще один дом, и оглянулся, ища хозяйку, чтобы попрощаться с ней.

В пустом углу одиноко сидела девушка – так же, как час тому назад. Он уже не раз с мимолетным сочувствием поглядывал на нее. Не то чтобы его могло заинтересовать такое хрупкое, безжизненное, бесцветное создание, но ему показалось странным, что с ней никто не танцует. Бедняжке, очевидно, суждено просидеть так весь бал.

Но теперь, взглянув на нее, он почувствовал изумление. Однако не красота привлекла его внимание. Девушка была недурна собой – стройная, тонкая, с правильными чертами лица и изящно очерченными бровями. Присмотревшись, можно было заметить в ней своеобразную неяркую прелесть. По контрасту с бесконечными пышными локонами ему понравились эти мягкие, пепельные волосы, которые были только чуть темнее ее лица и обрамляли его словно тень. Но молодой девушке не идут худоба и темные круги под глазами.