– Прости, я верну вещи при случае, – сказал он, надевая чужие сапоги. Свои туфли он без сожаления выкинул.

– Возвращать не обязательно. Пусть останутся у тебя.

Олеся провожала его, накинув свой яркий широкий шарф на плечи. В морозном утреннем воздухе её силуэт казался особенно хрупким и трогательным. Она стояла на крыльце, обнимая себя руками, словно пыталась удержать тепло. Максим бросил взгляд на неё, уже садясь в кабину эвакуатора.

– Береги себя, – крикнул он, опуская стекло. – Иди в дом, а то замёрзнешь!

Олеся улыбалась, махая рукой на прощание.

– И ты береги! – прокричала, но её голос почти утонул в шуме двигателя.

Дверь эвакуатора захлопнулась, и машина медленно тронулась с места, оставляя за собой следы шин на свежем снегу. Максим смотрел в боковое зеркало до тех пор, пока была видна фигура девушки. Похоже, уходить она не собиралась до тех пор, пока машина не скроется из вида.

– Вот же упрямая, – буркнул себе под нос. – Замёрзнет же.

Но, несмотря на собственные слова, ему было чертовски приятно внимание маленького упрямого воробушка.

Олеся стояла на крыльце, кутаясь в шерстяной шарф, и смотрела вслед отъезжающему эвакуатору до тех пор, пока он не скрылся из виду. Сердце билось быстрее обычного, а на губах застыла дрожащая улыбка. Разочарование от внезапного отъезда Максима всё больше охватывало её.

– Люди встречаются, люди влюбляются… и расстаются.

Возвращаться в пустой дом, где не было Максима, отчаянно не хотелось. В ее ушах все еще слышался его голос и смех. Перед внутренним взором стояло лицо мужчины. Если бы не мороз, то можно было бы прогуляться в парке, развеяться. Олеся еще несколько минут постояла на крыльце, словно надеясь, что Максим передумает и вернется. Но холод пробирался все сильнее, и в конце концов она тяжело вздохнула и направилась в тепло. В коридоре ее взгляд задержался на двери, ведущей в мастерскую. Внутри что-то содрогнулось.

Последний раз она бралась за кисть несколько месяцев назад, когда пыталась закончить одну из старых работ, но после разрыва с Артемом вдохновение будто исчезло. Картины, которые раньше оживали под ее рукой, теперь казались ей пустыми и бездушными.

Она решительно толкнула дверь. Запах масляных красок и холстов ударил в нос, вызывая неожиданную волну воодушевления. На мольберте все еще стояла незаконченная работа – пейзаж, который она так и не смогла доделать.

Но она решительно сняла с мольберта старый, покрытый пылью холст и заменила его чистым. Ее рука потянулась за простым карандашом, и Олеся почувствовала, как легкое волнение охватывает ее. Пальцы немного дрогнули, когда она сделала первый штрих, но уже через мгновение она полностью сосредоточилась на линии.

Штрихи ложились на бумагу уверенно, один за другим, словно в голове уже был готовый образ. Она начала с контура – строгий, немного заносчивый силуэт. Потом добавила детали: чётко очерченные брови, прямой нос, мягкий изгиб губ, который почти превращался в улыбку, но не до конца.

Каждый штрих погружал её все глубже в процесс, и Олеся уже не замечала, как время летит. В комнате было тихо, только скрип карандаша нарушал эту тишину. Её дыхание стало ровным, а сердце билось в унисон с движением руки.

Очнулась она лишь тогда, когда подняла голову и встретилась взглядом с глазами на портрете. С полотна на неё смотрел иронично улыбающийся Максим Сапсан.

Она отступила на шаг, чтобы полюбоваться своей работой. Её сердце наполнилось гордостью, но одновременно и странной тоской.

– Вот тебе и прощай, – прошептала она про себя, проводя рукой по краю мольберта, – Похоже, ты вернул мне вдохновение, Максим Сапсан.