– Прошу вас, садитесь… Вот этот стул будет получше.

С точки зрения следователя, стулья, предназначенные для посетителей, были совершенно одинаковы, но спорить он не стал. Очевидно, один из стульев пользовался дурной славой потому, что на нем чаще сидели преступники – не исключено, что и такие, которым в перспективе светил смертный приговор.

– Итак, вы нашли Мориса? – негромко начал Тардье, сев и вперив в комиссара внимательный взгляд.

– Теперь уже можно определенно утверждать, что это он, – ответил комиссар и сжато пересказал своему собеседнику все, что уже известно читателю.

– Что вы намерены делать дальше? – спросил следователь.

– Искать оружие, как только баллистики установят, из какого ствола была выпущена пуля. Если убийца – Симона, откуда-то она должна была его достать. Если де Фермона убил кто-то другой, опять же, встает вопрос об оружии.

– Вы уже сообщили семье?

Комиссар исподлобья поглядел на посетителя.

– Нет, я…

Оповещение родственников жертвы относилось к тем редким моментам в работе, которые он категорически не любил. Буало сознавал, что ему давно следовало бы нарастить защитный панцирь, то есть попросту привыкнуть к реакции убитых горем людей и к тому, что за ней обычно следует, но – не мог, и все тут.

– Я думал собрать больше информации, – выдавил он из себя.

И тут Тардье его удивил.

– Пожалуй, я сам их извещу, – сказал он.

И после легкой паузы:

– Вас что-то беспокоит, комиссар?

– Не знаю. Я пока еще не держу в руках все нити, – Буало поморщился. – Мне понадобится ордер на обыск парижской квартиры Франсуазы Дюфур, а также ордер на ее арест по подозрению в убийстве.

– Вы все получите. – И, поднимаясь на ноги, Тардье после некоторого колебания добавил: – Позвольте мне дать вам один совет, комиссар. Это дело будет очень громким, так что соблюдайте осторожность в своих комментариях газетчикам.

– Уж этого-то ты мне мог и не говорить, – буркнул комиссар. Но он произнес эти слова только после того, как за следователем закрылась дверь.

Буало был недоволен собой. Ему казалось, что он обнаружил перед Тардье свою слабину, и тот воспользовался обстоятельствами, чтобы указывать ему, чего он должен или не должен делать. Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, комиссар вызвал Лебре и зачем-то поручил ему привести Жюльена Робишо.

«Какой-то он пришибленный, – подумал Буало, наблюдая, как бродяга садится, как украдкой осматривает обстановку кабинета и затем переводит взгляд на него самого. – Лицо чистое, на пьяницу не похож. Во всяком случае, любопытный экземпляр».

– Почему Ницца? – спросил он вслух.

– А? – удивился Жюльен.

– Почему вы поехали именно в Ниццу?

– А вы бы не хотели побывать у моря? – вопросом на вопрос ответил бродяга. – У меня, в общем, и плана-то никакого не было. Я просто ехал куда глаза глядят, где-то задерживался, где-то наоборот. Потом вижу указатель – Ницца. Вот здорово, думаю. Красивый город, наверное, есть что посмотреть. Ну, в Ницце меня и сцапали. Но я с самого начала не сомневался, что рано или поздно меня остановят.

– Если не сомневался, почему тогда сел в машину?

Жюльен вяло пожал плечами.

– Мне все равно не могло стать хуже, чем тогда.

– Море-то хоть увидел?

– Ага.

– И как?

– Шумное. И цвет у него не такой, как я думал.

– А сейчас ты чего хочешь?

– Я? Не знаю. Кофе. С рогаликом.

Буало поднялся с места.

– Пошли.

– Куда? – изумился Жюльен.

– Кофе пить. Не беспокойся, я угощаю.

Они вышли из дворца правосудия, и Буало направился в хорошо ему знакомое бистро на улице Дофины, где для него всегда освобождали лучший столик у окна с видом на мост Искусств. Жюльен с ошарашенным видом молча семенил рядом.