Сторговались на том, что я стою на улице у дверей, мило улыбаюсь и приветственным жестом указываю гостям на вход. Каждые полчаса могу заходить погреться на пару минут.

- Потом собираю тех, кто без меня не смог найти вход, выстраиваю их по парам и веду к елочке.

- А вот юмор свой лучше оставь в кабинете.

Я лечу, парю над землей, делаю круг и мягко опускаюсь.

Попыталась войти в образ – не получилось. В лифт, кстати, тоже – зацепилась одной из сотен юбок за замок на чьей-то сумочке и решила не рисковать.

И вот я стою на улице. Растягиваю замерзшие щеки в улыбке, активно жестикулирую не потому, что гости иначе не поймут, куда идти, а просто чтобы согреться. Бегаю внутрь каждые десять-пятнадцать минут – прийти в себя и вдохнуть аромат ели, которую установили в фойе.

И отчаянно надеюсь не встретить никого из знакомых.

***

Пару часов назад я была злой, расстроенной, обиженной снежинкой, которая очень хотела опуститься кому-нибудь на ладонь и гордо растаять, ощутив напоследок ее тепло. А все бы потом жалели ее и вспоминали яркую жизнь и нелепую смерть.

Теперь же я была счастливой обладательницей жаркого поцелуя, который Илья точно должен был заметить.

Незнакомец оторвался от моих губ, заглянул в глаза, а потом произнес то, что я не ожидала услышать. Хотя я в тот момент вообще ничего такого не ожидала. Особенно от себя.

3. Глава 3. Сообразим на четверых

- Слабовато целуешься, - говорит мне незнакомец, которого я вообще-то и вовсе не планировала целовать. Так, легкий чмок в щечку, чтобы показать бывшему – я, мол, тоже востребована.

- Давно не практиковалась? – продолжает он пытки.

А красавец-то вдобавок дерзкий хам. Влепить ему, что ли, пощечину и гордо удалиться под елочку отогреваться? Заодно перед Ильей и его агентшей выкручусь – у меня, мол, жених Шредингера. Он как бы есть, но его как бы нет.

- Наша задача, если я правильно понимаю, заставить ревновать того сморчка в синей куртке? – он кивает в сторону Ильи, а я из всей фразы выдергиваю местоимение «наша».

И вот уже моя фантазия отбрасывает версии по наказанию случайного прохожего за личные вопросы и переключается на мечты, в которых «я» превращается в «мы».

А он ничего. Точнее, очень даже чего.

Ровные черты лица, легкая небритость. Заросшие бородачи меня всегда пугали. Кто знает, что у них там прячется под растительностью. Как будто они скрывают под ней свою сущность или выдают себя за кого-то другого. А вот трехдневная щетина наоборот привлекала. Илья брился гладко. Говорил, что не любит заросшую морду. Но как-то признался, что пробовал отрастить бородку, да ничего не вышло.

Карие глаза совсем рядом. Удивляюсь, как радужка может быть такой однотонной. Коричневые зрачки, черные пушистые ресницы, на которых блестят капли от таявших снежинок. Это ж сколько на туши можно сэкономить времени и денег. У меня ресницы, допустим, тоже черные, но о таком объеме могу только мечтать.

Улавливаю тонкий аромат кофе и миндаля…

Пока я рассматриваю его лицо, он отвлекается на телефон. Кинул взгляд на экран, поднял брови, хмыкнул и сбросил вызов.

- Я смотрю, на поцелуи ты не особо настроена, – смотрит с усмешкой. – Тогда веди знакомиться.

Обнимает меня за плечи левой рукой и разворачивает в сторону крыльца.

Илья с агентшей группируются и слегка покачивающимися движениями направляются нам навстречу. На Зойкиной физиономии просыпается интерес. Бывший стиснул зубы и смотрит враждебно.

И с чего мне вообще пришло в голову ему что-то доказывать? Он из прошлой жизни. За месяц, что я провела в статусе одиночки, успела передумать многое: от «наши дети были бы такими красивыми» до «у нас же совершенно нет ничего общего».