Это я произнесла сдержанно, как и подобает девушке их светлости. Правда, хватило меня на несколько секунд. Потом я сложила лапки в молитвенном жесте и с собачьей преданностью заглянула ему в глаза.

- Это всего полчасика. Пожалуйста, не обижайся?

- В смысле? – у моего суженого в голове никак не складывалось в целую картину то, что я ему выдала.

- Ну максимум – тридцать пять минут. Лариса живет в пятиэтажке, что через дорогу от нас. А ее клиент в соседнем корпусе, в нашем дворе.

- Клиент? – у него даже голос сел от волнения. И я только сообразила, что слово «клиент» можно понимать по-разному.

- Ты все не так понял! Лара работает Снегурочкой, и ей нужно отнести щенка и поздравить девочку. Но она не может ходить, не то что поздравлять, - начала я оправдываться.

Альберт вернул себе привычное самообладание и холодно спросил.

- Сочувствую ей. А ты тут при чем?!

- Ей больше некому помочь. Ее с работы выгонят и еще заставят неустойку платить. А ребенок останется без подарка.

- Сочувствую и ей, и ребенку. Но смею тебе напомнить, что Новый год – это семейный праздник. И к нам с минуты на минуту придут родители. Ты понимаешь, что это будет полнейшим пренебрежением?! Или в Муроме это норма? Позвать гостей и уйти из дома?! Нет, ну я понимаю, еще можно было бы разговаривать, если бы пригласила подруг! Они б и не заметили твоего отсутствия… Набухались бы в стельку и начали б песни горланить! Как тебе вообще пришло прийти в голову, что я могу одобрить такое чудовищное неуважение к моей семье?!

Он картинно потер виски, давая понять, какую головную боль создала я ему. Сделав паузу, почти МХАТ-овскую, с сожалением добавил:

- Мария, ты начинаешь меня…, - еще одна пауза, вместо которой должно быть слово «разочаровывать». Но он четко понимал, что слишком много негатива вываливать нельзя. А то я могу и взорваться. Поэтому он продолжил: - Все больше удивлять.

- Взаимно, дорогой! И неважно, что я до сих пор не имею никакого отношения к твоей семье!

Ой! Это я, что, вслух сказала?! Кажется, да. Потому что у Альберта нервно дернулся глаз. Понятное дело, он привык к тому, что я непревзойденная гладильщица- виртуоз. Я постоянно сглаживаю острые углы и наглаживаю его чувство собственной важности

- Это ты на что сейчас намекаешь?! – осипшим от моего неожиданного выпада голосом спросил он.

- Забей. Я хотела сказать, что полчаса моего отсутствия твои родители не заметят. Так ведь? - я убрала коготки и снова включила ласковую кошечку. – Покажешь им фотографии из нашей поездки, «Иронию судьбы» посмотрите. Выпьете вина, закусите – все на столе стоит. А я прибегу, поменяю тарелки и будем встречать Новый год! Хорошо?!

- Хорошо, - по инерции согласился Алик, но тут же опомнился. – Какой к черту хорошо?! Как я объясню маме?

О май гад! Он включил песню про белого бычка, которая хороша и начинай сначала.

Я чувствовала себя, как на пороховой бочке. Мне казалось, что чета Занских, не пользуясь лифтом, медленно и неотвратимо поднимается по лестнице к нам на двадцатый этаж, не давая мне возможности взять себя в руки и принять какое-то решение. Ступенька. Вторая. Третья. Сколько их осталось?
И будто каждая ступенька приближает огонь, бегущий по бикфордову шнуру к моей бочке. Еще чуть-чуть и рванет. Спрыгнуть и трусливо, без объяснений, убежать? Или все-таки попытаться объяснить Агнессе Леопольдовне, что я к ним со всем уважением и даже с ароматной запеченной курочкой, но у подруги настоящий форс-мажор, и, если я не помогу, она пропадет.

И пока меня раздирали сомнения, в дверь позвонили. Нацепив самую преданную улыбку, я понеслась открывать.