И убеждаясь, что да. Рады.

Несмотря на бурную ночь, на то, что непривычный к таким нагрузкам мой бедный организм болит с разной степенью интенсивности в разных местах, и там, внизу, между прочим, тоже, но ощущение горячего мощного тела на мне, сильных наглых прикосновений знающего, что делает, мужчины, творят свое гнусное дело.

Я захлебываюсь воздухом, тихо шиплю сквозь зубы от остроты и жгучести грубой ласки, сама не понимая, когда успеваю раздвинуть шире ноги, позволяя уже двум пальцам проникать в меня, делать так хорошо, так больно. Так мало.

- Снегуркаааа… - хрипит Виктор, а я мимолетно думаю, помнит ли он, как меня зовут? И так ли это сейчас важно?

Он полностью наваливается сверху, прижимает животом к кровати, как-то очень быстро и невероятно мягко скользит по уже разведанной дорожке своим здоровенным членом, и мне остается только зубами в подставленное мощное запястье впиться. И выгнуться, принимая его в себя полностью.

Виктор обхватывает меня одной рукой, позволяя кусать и облизывать свое предплечье, переплетает пальцы второй руки с моими, я тут же цепляюсь за него с удвоенной силой, как за якорь в бурном море, утыкается горячими губами в висок и двигается, двигается, двигается все это время! Неторопливо и мощно, кажется, с каждым толчком наполняя меня собой все больше и больше.

Мне горячо, тяжело, не хватает воздуха, не хватает сил хоть как-то реагировать на его ласку, кроме поскуливания еле слышного и мягких укусов в руку. Он полностью опутал мое тело своим, и движения такие обволакивающие, глубокие. Задевают во мне что-то настолько чувствительное, что каждый раз – как микровзрыв кайфа.

Ааааа… Черт… Я так на него подсяду, как на наркотик!

Это же… Так же нельзя! Так просто нельзя!

Я задыхаюсь, бормочу какие-то совершенно глупые слова, о чем -то упрашиваю, кажется, еще, прошу, еще, еще, еще, чтоб не останавливался, чтоб не прекращал это…

Я не знаю, сколько проходит времени, он словно машина неутомимая, чувствуется, что ему тоже все это дико нравится. Он бормочет, какая я классная, маленькая и нежная, настоящая Снегурка, светленькая снежинка, а мне каждое его слово – словно маленькая сладкая смерть от удовольствия. И голос его, такой хриплый, такой низкий, и запах его, перемешанный с запахом секса, это все – чистый незамутненный приход от кайфа.

И я плавлюсь, умираю и возрождаюсь заново. И так снова и снова.

А когда он ускоряется, неожиданно, но так же, как и до этого, тяжеловесно и сильно, я взрываюсь.

И, кажется, кричу. Потому что выдерживать это все больше не в силах.

Он следует за мной, выдыхает в висок, поворачивает меня к себе за подбородок, жадно и долго целует, окончательно этой сладкой лаской утаскивая в проспать.

Мы так и засыпаем, обнявшись, в это чудесное новогоднее утро. Он только чуть смещается, чтоб дать мне возможность дышать.

Я, сладко уставшая, вымотанная, измученная долгим сексом. И он, абсолютно довольный.

Просыпаюсь примерно через пару часиков, и несколько секунд не могу толком разлепить ресницы, настолько ярок отраженный от снега солнечный свет, льющийся из окон.

В этот раз, без размышлений и всяких нежностей, соскальзываю с кровати и практически ползком двигаюсь на поиски кабинета.

К счастью, схему я помню хорошо, кабинет нахожу сразу.

Там переодеваюсь в свое шмотье, прихватываю рюкзак, вытираю все поверхности, до которых могла дотронуться и, особенно тщательно, стол, помнящий творящийся на нем ночной новогодний разврат.

Оставляю все побрякушки. Практически с ненавистью, с клоком волос выдираю проклятую корону.