Присутствующие переглянулись, заметно вздохнули и уставились на лакированное поле огромного стола. Сначала кофе и пять минут свободы, а потом… Как повернется. И только невозмутимый Геринг, развалившийся в кресле, ехидно скривился и потянулся за новой сигарой.
Глава 2
Зной…
Изнуряющая тело, липкая духота с вездесущей песчаной пылью. Как уже надоела это адская жарища!
Прошедшая зима не принесла особой прохлады сюда, в пустынный малонаселенный Кызылкум, на короткое время лишь чуть остудив раскаленные барханы. И вот опять нагревающая все и вся весна, а за ней следом и лето, испепеляющее и без того иссушенные, безводные земли Приаралья.
Невыносимое пекло и жажда. Постоянная дикая жажда, не позволяющая нормально питаться, спать, работать…
Лейтенант НКВД[9] Синцов застегнул обе пуговицы на воротнике гимнастерки, тем самым закупорив доступ хоть и горячего, но все-таки воздуха к телу, сплюнул песок с языка, утер пересохшие губы тыльной стороной ладони и шагнул с крыльца внутрь здания.
Прошедший мимо солдатик из охранения вяло козырнул и скрылся за углом коридора. Синцов бегло окинул взглядом холл ведомственного здания, в котором находился райотдел НКВД. Обшарпанная синяя краска на стенах, «замаскированная» агитационными плакатами и распечатанными выдержками из устава. Потрескавшийся темно-коричневый линолеум. Годами не мытые окна. Свисающий с потолка одинокий цилиндрический светильник с бегающим по заросшему пылью плафону пауком. И густая… Затхлая духота. Не столь горячая и удушливая, как снаружи, но до тошноты забивающая нос и, казалось, мозг.
Он никак не мог привыкнуть к этой палящей жаре Кызылкума, к постоянному желанию пить и вечным выискиваниям мало-мальской тени. А ведь по местным меркам уже стал старожилом – должен был адаптироваться. Ан нет. Ссылка – она и есть ссылка!
Синцов остановился перед нужным кабинетом с табличкой «РО НКВД УзбССР. Капитан Делягин А. М.». В памяти промелькнули эпизоды из недавнего прошлого. Летний, умеренно теплый московский день с его «разноликой» уличной какофонией: гудки машин, детский говор, заливистый женский смех и грохот строевого шага по булыжной мостовой… Лейтенант проглотил ком в горле, сжал губы и потянул на себя дверную ручку.
– Здравия желаю, товарищ капитан!
– А-а, Синцов… Приветствую, лейтенант. Проходи, садись, – меланхолично бросил сидевший за столом офицер. – Сейчас, обожди минуту.
– Есть!
Синцов уселся на старый скрипучий стул напротив начальника. Поправил портупею, потянулся было расстегнуть воротник, но опомнился и уже занесенной рукой поворошил выгоревшие на солнце, русые волосы с проседью на висках. Огляделся.
Особыми достопримечательностями кабинет не обладал. Прямоугольное помещение четыре на шесть метров: старая школьная мебель, две сдвинутые парты образуют стол, три стула, два шкафа без стекол, но полные книг и папок. В противоположных углах фронтальной стены: слева – серый металлический сейф, справа – древний, инкрустированный медью деревянный сундук с висящими над ним огнетушителем и ППШ-41[10]. На столе начальника: пепельница с горкой окурков, чернильница, граненый стакан, забитый остро заточенными карандашами, папка с какими-то бумагами, фуражка. Окно с распахнутыми иссохшими ставнями и пыльными стеклами – закрыто. Оно и понятно – в полуденную жару Синцов у себя в ауле тоже закупоривал хижину, дабы не пускать знойный воздух внутрь. Это ночью можно было распахивать и двери, и окна. Но после недавнего убийства в соседнем районе парторга Коханова, которого зарубили во сне неизвестные, оставлять настежь окна и двери стало боязно.