Вместо рюмки мне подсунули резной хрустальный стаканчик, с бережно сохранённой золотистой этикеткой из социалистической Чехословакии. Щедро налили водки.

– Тост. – я лихорадочно попытался вспомнить что-нибудь весёлое, но память никак не отреагировала. Пришлось отделаться тягучей канцелярщиной, – Новый год нужно встречать без долгов, без обид и без проблем! Хочу всем пожелать не только встретить, но и провести весь этот наступающий год в таком же духе! Kippis! Ура!

– Ну ты и гад, – внятно пробурчал Моня, – Мог бы хоть здесь не напоминать. – тут он подхватил вилку и постучал ею по своей рюмке, – Пей до дна, не сачкуй, а не то получишь… ха-ха, новую штрафную!

Пока я давился тёплой водкой и искал чем забить отвратительный сивушный привкус, Моня повторно накатил себе, и несколько сбивчиво сообщил:

– А я вот успел в старом году свою последнюю обиду ликви-диро-вать. – он немного помучался с последним словом, но дальше пошло вполне внятно, – Это им за мою, так гнусно замыленную годовую премию. У нас шеф, кобелина московская, сподобился намедни мелкий сабантуйчик на точке замутить. Немного перебрал и такой спич закатил, что сам обильную слезу пустил. От переполняющих лично его «патриватических чуйств». Жена его, та ещё совладелица подколодная, барственно этак подсела к «народу», да от умиления самое весёлое клювом прощёлкала. Я у неё телефон тихонечко так тиснул. Слюнявую сценку заснял и фото со стишатами на центральный сайт компании закинул. Потом телефон назад ей в сумочку аккуратно положил. Чин-чинарём. Пусть потом вместе повеселятся после возвращения со своих тропических островов. Да и стишата получились неплохие. Мои. Почти. Главное, что жизненные: «Новогодняя снежинка зацепилась за бокал. Дед Мороз Снегурку лапал, шеф при жёнушке страдал».

Моня гордо всех оглядел и, не дождавшись аплодисментов, лихо опрокинул рюмку. Подцепил симпатичный маринованный грибочек, обнюхал и торжественно отправил в рот.

– А теперь, красавицы, смена блюд, а потом полный брудершафт и начинаем игрища игривые! Только пусть сначала наш задумчивый философ ещё штрафную оприходует, а то слишком нудный. – Моня злорадно ухмыльнулся и, слегка постукивая горлышком бутылки о край, стал медленно наполнять мой стаканчик, пока женская тройка, скрипя стульями, суетилась, перемещаясь на кухню.

– Будешь знать, как портить праздник, – зашипел он мне тихо, – То ломался: «Ах, я не такая, я жду трамвая», а потом начал: «Давай в бар заскочим, боевой градус повысим, веселее будет». И что сейчас? Затаился, что твой кукушка-снайпер в торосах. Выбирай цель, не отлынивай. Я уже иссяк один тут париться. И вообще, нечего рожу кривить, когда я свои байки травлю. Мы тут все в Питере либо самого Путина вблизи видели, либо с Гоблином в одном дворе с детства росли. Про Боярского вообще молчу. Такая вот у нас неразрывная родоплеменная связь.

– Ты и без гармошки начудишь.

Возразил я вяло, но тут же обречённо вздохнул, частично признавая свою вину, и с натугой одолел стакан. Сдержал подозрительные спазмы желудка и крепко ухватился за уже обгрызенный кем-то ломоть чёрного хлеба. Сначала старательно занюхал, а потом стал медленно пережёвывать маленький кусочек, пахнущий луком. Ни облегчения, ни поднятия настроения что-то никак не наблюдалось. Зато опять стала неотвратимо наползать тяжёлая дремота.

Дальше пошли только смутные вспышки-воспоминания о безуспешных попытках всунуть мне очередную рюмку в руку, какие-то противные мокрые чмокания и подозрительные тормошения. Затем… может я сам перебрался, а может меня, чтобы не мешал, усадили на этот диван, но зато окончательно отстали. В середине ночи я ненадолго очнулся от шума новых гостей, ввалившихся с поздравлениями. Машинально выпил подсунутый стакан. И всё. На этом для меня празднование окончательно и бесповоротно завершилось. Слабоват оказался.