– Отлично! Фантазия так и прёт! – перебил её Быков, – а со мной что не так?! Я тебе петь мешал что ли? Да ты вон под душем выла похлеще Монсерат Кабалье. Я тебе ни слова не говорил, хоть уши и вяли!

Оксана рассмеялась.

– Ты всё ещё не понял?! Ты всё ещё не осознал?! Я с тобой будто взаперти сидела, в темнице! Ты мне из дома запрещал выходить, отношения строил реально чуть ли не по Домострою! Саша, все годы нашего брака я будто на цепях сидела, превратившись в еле живую жертву концлагеря, которую специально не кормили, чтобы сделать слабой! Ты хоть понимаешь, что это значит?!

– Нет, Оксан… Я не понимаю, потому что до сих пор не врубаюсь, каким образом так плохо повлиял на твою жизнь, что теперь ты в мой адрес такое говоришь! У меня мать от отца ни на шаг не отходила, и ничего! Живая была и счастливая! И это в Советском Союзе, где так-то феминизм был!

– Так не каждому такая жизнь подходит! Пойми ты уже, наконец! – воскликнула Оксана.

– А почему ты тогда молчала?! Почему ничего не говорила мне о своих проблемах?!

– Я говорила, Саш! Но робко, намёками… Я надеялась, что ты сам всё поймёшь…

– Я не умею читать чужие мысли, Оксан.

– Именно поэтому наш брак был обречён. А теперь всё стало ещё хуже, потому что ты даже и сейчас не хочешь меня отпускать.

– Я? – удивился Быков, – да катись хоть на все четыре стороны. После того, что ты сделала, я тебя знать больше не хочу!!!

– Отлично. Осталось только подписать документы. И я с радостью войду в новую жизнь, а тебя оставлю в твоём совковом Домострое плесневеть и кушать липовый мёд.

Быков рассмеялся.

– Ой, ну да… Новая жизнь с каким-то хреном, который тебя месяцок, другой поматросит, да и бросит…

– Не бросит, Саш. Это ты просто надеешься, что я без тебя больше свою жизнь устроить не смогу. А на самом деле всё будет наоборот. Он меня буквально золотом осыпает, а ты поначалу был нищим практически, а потом, как первые деньги заработал, скрягой стал сразу же. А он не такой… Он меня ценит!

– Ой, да… Ты лучше бы справки про него навела, кого он ценил до тебя, и что с ними потом случилось! А то мало ли какого проходимца себе нашла… Потом охренеешь, если он тебя действительно изнасилует, а не в твоих фантазиях, как в случае со мной!

– Фантазиях, значит… – удивлённо отвечает Оксана, – то есть я правильно понимаю, что по-хорошему ты решать вопрос не хочешь?!

Быков рассмеялся.

– А что? Можешь по-плохому, да?

Оксана улыбнулась.

– Надеюсь, у тебя хватит ума не заставлять меня.

– Нет, нет… Ты давай, попробуй! Я если тебя и заставлю, то просто чтобы посмотреть, кем будет этот рыцарь без страха и упрёка, что заставит меня подписать твои бумажки с этой грёбаной ложью! Ты же помнишь, почему меня на льду Красным Быком прозвали, да?

– Помню.

– Вот поэтому даже не пытайся. Я его на куски разорву и тебе по почте отправлю! А то, что от него останется, будет потом думать, любишь ли ты его на самом деле, раз отправила на верную гибель, вместо того, чтобы скромно заткнуться и не нагнетать конфликт! – Быков усмехнулся, – хотя, какое там любишь? Та, кто использует мужика, чтобы счёты с ним свести, она не умеет любить. Она лишь дура высокомерная, неспособная собственное самолюбие в узде удержать. Ты, как мне кажется, такой всегда была, есть и будешь! И он поймёт, когда я ему все кости переломаю! Поверь, мне не впервой этих мудаков сказочных на больничную койку отправлять!

Оксана истошно захохотала.

– Господи, Саш, ты такой дурак! Ей Богу… Ну зачем мне кого-то к тебе отправлять, если я могу просто позвонить в полицию и сказать, что ты моему возлюбленному угрожал? В отличие от России, здесь не скажут: «Обращайтесь, когда убьют!»Сразу после к тебе в гости приедет отряд мусоров, загребёт в участок, и там во время допросов с пристрастием до тебя доходчиво доведут, что если я тебе предлагаю закончить всё миром, то это значит, что нужно было соглашаться, а не выкабениваться. Бутылку в задницу как в России, конечно, не засунут, потому что Америка уважает права гомосеков, но выбивать дурь из зазнавшихся придурков они умеют не хуже. Опыт в этом у них есть. Не сомневайся.