Гитлеровцы снова засмеялись. Я реально смотрел на сложившуюся ситуацию. Шансы выжить у меня были, вот только составляли они ничтожное количество процентов. Реально у меня была возможность убить двоих врагов, а вот дальше…

Молниеносный взмах рукой, и лезвие метательного ножа вошло Паулю в глаз. Немец стал заваливаться на спину, и палец, лежащий на спусковом крючке, в судороге агонизирующего тела сжался, и по счастливому стечению обстоятельств пули веером пошли в сторону гитлеровцев. Выдергивая из земли нож, я успел увидеть удивленные глаза мастера ножа и расплывающееся темное пятно на его груди. Остальные немцы инстинктивно присели при звуке просвистевших рядом с ними пуль. Все это дало мне несколько драгоценных секунд, за которые я успел сократить расстояние между нами. В следующее мгновение нога русского партизана с поразительной, нечеловеческой быстротой взметнулась вверх и прошла по дуге, чтобы впечатать подошву в лицо переводчика. Тот даже не почувствовал боли, так как сразу провалился в темноту беспамятства, но на этом мой лимит неожиданности исчерпал себя. Попытка с ходу ударить ножом последнего гитлеровца провалилась, немец резво отскочил, передергивая затвор, и тогда я просто бросил нож ему в лицо. Он сумел увернуться, но в этот самый миг раздался тяжелый топот ног и рев Митяя. Гитлеровец, готовый стрелять, на секунду, чисто инстинктивно, скосил глаза на новую опасность. Ее мне хватило, чтобы бросится ему в ноги, и почти сразу у меня над головой ударила очередь. Не успел он упасть, как я прыгнул на него. Его смерть – моя жизнь. Другого было не дано, так как килограммов на двадцать немец был меня тяжелее, и это был не жир, а тренированные мышцы. Он сразу рванулся, пытаясь стряхнуть меня, затем ударил обеими руками в лицо, но когда я, вцепившись в его горло, принялся душить, сумел выхватить нож и ударил меня. Мой бок словно огненная игла пронзила.

«Убьет!..» – но додумать мне не дал Митяй, прижав руку немца к земле.

Жутко хрипя, гитлеровец сделал последнюю попытку ударить меня в лицо, но его рука упала на половине замаха, а в следующее мгновение тело забилось в смертельной конвульсии. С трудом оторвав свои руки от шеи мертвеца, я попытался выпрямиться. Боль в боку резанула так, что в глазах потемнело. Митяй только сейчас сообразил, что я ранен, помог мне подняться. Бок горел огнем. Я бросил злой взгляд на Ухова, который стоял, глядя на меня с потерянным видом.

– Митяй, посмотри, что с тем фрицем, которого я оглушил.

Парень не только посмотрел, а даже от великого усердия притащил его и положил рядом со мной. Лицо Ганса было все в крови.

– Свяжи ему руки.

Пока Митяй занимался пленным, я пытался понять, как далеко от нас немцы. Если они слышали выстрелы, то мне точно хана, так как раненый я далеко не уйду.

– Ухов, мать твою, что стоишь! Посмотри вокруг!

Тот подхватился, вскочил, поднявшись по невысокому склону, и, полускрытый кустами, стал наблюдать за деревней, которая была от нас относительно недалеко. К этому моменту очнулся пленный, стал дергаться, но после того как Митяй, от избытка чувств, врезал ему по голове, сразу затих.

– Ухов, ну что?!

– Никого нет.

– Спускайся. Митяй, не стой столбом, собирай вещи!

– Ухов, посмотри у немцев аптечки. Мне нужна перевязка. Да живее ты!

Пока Ухов меня перевязывал, Митяй трудился в поте лица. Он вычистил карманы немцев не хуже пылесоса. Губная гармошка, расчески, носовые платки, сигареты, семейные фотографии. Все это он запихал в два вещевых мешка, где уже лежали консервы, аптечка, фляги. Потом стащил в одну кучу подсумки и оружие. Быстро оглядевшись, подскочил к одному из фрицев и стал стаскивать с него сапог. Быстро примерил, стянул второй сапог, надел и расплылся в довольной улыбке, но тут же вскочил и с деловым видом стал вытряхивать трупы из курток. Потом подошел к одному, примерился и начал его раздевать.