Радость не сходила с лиц партизан, а в особенности у бывшего командира отряда, младшего лейтенанта Липатова. Теперь, когда прибыла специальная диверсионная группа из Москвы с кадровым, опытным командиром, люди считали, что у них все будет хорошо, а Липатов был жутко доволен, что переложил ответственность на чужие плечи.

После взаимного представления и собрания командиры ушли в штаб совещаться, а нас шумно, весело и гостеприимно принялись устраивать на место жительства. Особое внимание партизаны уделили нашим девушкам, которых до этого в отряде не было, что заставило хмуриться Лешу Крымова и Володю Богатырева, который, как я успел заметить, был неравнодушен к нашему врачу Ане.

Когда Наташа развернула рацию в штабе и начала работать, чтобы сообщить в центр о начале работы разведгруппы, вокруг сруба, где располагался штаб, сразу собрался весь лагерь. Люди радостно улыбались, тихо перешептываясь:

– Девушка-радистка с Москвой говорит. Со столицей. Может, про нас что скажут.

Их радость можно было понять. Оторванные от страны, они питались от слухов и не знали, как обстоят дела на фронтах, как живет страна Советов, не знали, что их ждет в будущем, но Москва их не забыла! Теперь все будет хорошо!

Первые два дня в лагере мы обживались на новом месте, а командиры тем временем формировали состав отряда и строили планы будущих сражений с фашистскими оккупантами. На третий день был объявлен общий сбор. Были зачитаны по фамилиям составы боевых групп и их командиры, затем объявлен командный состав партизанского отряда. Товарищ Град, как я и думал, стал заместителем командира отряда и одновременно замом по диверсионной работе. Сержант Антон Стукашенко остался, как и прежде, отвечать за разведывательную деятельность. Он, как мне стало известно позже, был белорусом, правда, не из этих краев. При его назначении почему-то только сейчас выяснилась одна интересная деталь: как оказалось, он был не просто сержантом, а сержантом государственной безопасности, и помимо разведки ему было поручено отвечать за внутреннюю безопасность. Меня не вписали ни в один из боевых отрядов, то ли решили не рисковать ценным специалистом, то ли не посчитали полноценным бойцом, которого можно сразу бросить в бой, а вместо этого временно закрепили за складом, который одновременно являлся арсеналом. Впрочем, без работы по специальности меня не оставили, засадив за разборку немецких документов и карт, которые были взяты у убитых солдат и офицеров. Складом заведовал Митрич, суровый, неулыбчивый мужчина, инвалид. У него было что-то с коленом левой ноги. Воевал с первого дня войны. Получив ранение, попал в госпиталь, который был разбомблен на третий день после того, как он в него попал. Ушел в лес, долго скитался и голодал, пока не примкнул к группе Липатова. Он прямо горел желанием мстить гитлеровцам и при этом понимал, что в армию его не возьмут, отправят в тыл, поэтому остался в партизанах. Складом, как и арсеналом, этот сарай можно было назвать с большой натяжкой, так как вещей и оружия в нем почти не было, а то, что лежало, требовало хорошего ремонта. Правда, присмотревшись внимательнее, я наткнулся на несколько комплектов немецкой формы.

– Это здесь зачем?

Кладовщик бросил брезгливый взгляд на форму.

– Стукашенко как-то притащил. Несколько комплектов. Они машину интендантскую остановили, еще в начале весны. Там и было. Сапоги разобрали, кое-кто штаны взял. Хм. А эти… у них размер малый. Словно на пацанов сшиты. Так и лежат.

– Интересно. Попробую примерить.