– Настаивать не буду. Вы начальники, вам и решать.

– Так-то оно так, – вздохнул командир отряда, – вот только как нам продержаться, пока наши подойдут, не представляю. Пять пулеметов – вся наша огневая мощь. Вот тут и думай.

– Ты же не так просто пришел? – спросил меня комиссар. – Если что есть, говори, разведчик.

– Я уже все сказал, чего повторяться.

– Ты так в себе уверен? – кинул на меня косой взгляд комиссар. – Их там десятка два, не меньше.

– Это шанс выжить. И вам, и мне.

– Выжить, – как-то задумчиво повторил за мной командир отряда, потом посмотрел на комиссара. – Ты как, Василий Игнатьевич?

Тот перехватил его взгляд, потом внимательно и цепко какое-то время смотрел на меня.

– Вижу, ты человек рисковый, разведчик. Глаза у тебя шальные и злые. Может, что и получится, – медленно, словно нехотя произнес комиссар.

– Значит, рискнем, – полувопросительно произнес командир, глядя соратнику в глаза.

Тот согласно кивнул головой.

«Конечно, согласны. Куда вам деваться. Не выполните приказ, вас точно наши к стенке прислонят, а так есть шанс. Пусть один из ста, но он есть».

– Так тому и быть, – подвел итог командир отряда. – Что тебе надо?

– Ничего. И еще. Услышите шум, тогда уже действуйте сами по обстановке.

Спустя десять минут я уже лежал на мокрой от росы траве, за ящиками с минами. Часовой подошел к краю штабеля, скрытого под брезентом, со вкусом зевнул, зябко поежился и только развернулся идти в обратную сторону, как в следующую секунду я оказался у него за спиной. Заученным движением левой рукой поймал фрица в захват, рванул на себя и немного вверх и тут же с силой ударил ножом чуть ниже ребер. Вырвал клинок и для верности ударил еще раз. Осторожно опустил труп на землю и замер, прислушиваясь. Кругом было тихо. На мне все еще была немецкая форма, правда грязная и измятая, но в предрассветных сумерках это было не сильно заметно. Потратил несколько минут, чтобы снять с трупа ремень с подсумками. Поднял с земли автомат, надел на голову каску и вышел из-за снарядных ящиков. Второго часового я увидел сразу. Он стоял у ближайшей палатки и смотрел куда-то в сторону реки. Только в последнюю секунду он успел заметить чужое присутствие и начать поворачивать голову, как его рот оказался зажат, а в следующее мгновение острая сталь перечеркнула его горло. Короткое время, но мне оно показалось часами, пока я держал дергающееся в агонии, тяжелое, остро пахнущее потом тело, зажимая рот, потом осторожно, словно оно было стеклянное, положил на землю, настороженно вслушиваясь в храп солдат за тонкой тканью, а затем, пригибаясь, двинулся в сторону пулеметного расчета. Осторожно подкравшись, увидел, что фрицы решили спать по очереди, что и решило их судьбу. Первый номер еще что-то успел услышать и даже попробовал повернуть голову, но больше уже ничего не успел – длинное лезвие вошло ему под левую лопатку, насквозь пробив сердце. От такого удара умирают мгновенно, не успев даже понять, что произошло. Второй номер умер во сне, так и не проснувшись. С минуту я прислушивался, осторожно оглядываясь по сторонам, и только потом двинулся в сторону палаток. Там меня ждала «грязная» работа.

Сообщать, что работа сделана, мне не пришлось, это было и так видно, правда, только внимательному наблюдателю, да и то такому, который знает, куда надо смотреть. Партизаны с большой осторожностью перебрались на немецкие позиции и какое-то время даже изображали часовых, нахлобучив на головы каски. Пока шло распределение людей по новым позициям, меня нашли командир отряда и начальник разведки.