Повинуясь порыву честного сердца, не чуждого жалости, молодой охотник с готовностью откликнулся на призыв.

– Я с тобой, Вудли!

Весь день мать Чарльза Клэнси провела в терзаниях и неопределенности, но еще ужаснее был вечер, когда соседи возвратились с поисков и принесли известия о ее сыне. И какие известия! Из их рассказов становилось ясно, что ее мальчик убит. Но кто убийца и куда исчез труп, оставалось неизвестно. Были обнаружены только шляпа, ружье и кровь.

Скорбь матери, сдерживаемая до тех пор слабой надеждой, перешла всякие границы. С ней случилась истерика, сердце ее готово было разорваться. Несмотря на свою бедность и посему малое количество друзей, в эту страшную минуту она не ощущала себя брошенной. В лесах Запада отстраняться от чужой беды не принято: здесь под одеждой из грубого домотканого холста бьются сердца такие отзывчивые, каких не найдешь под тонкими шелками.

Среди соседей миссис Клэнси таких людей оказалось в избытке. По большей части то были «белые бедняки», как их пренебрежительно величают гордые плантаторы. С полдюжины человек изъявили желание остаться при ней на ночь, полагая, что тем смогут ее поддержать, а также движимые предчувствием, что поутру от них могут понадобиться услуги более траурного свойства. Вдова слегла, и весьма вероятно было, что она никогда уже не покинет своей комнаты живой.

Поскольку ночь выдалась теплой, а точнее, даже душной, мужчины расположились на улице: покуривали трубки, сидя на крыльце, или разлеглись на травяной лужайке перед коттеджем, тогда как их жены, сестры и дочери хлопотали вокруг несчастной.

Нет нужды упоминать, что разговоры шли исключительно о событиях этого дня и о тайне убийства. В том, что это убийство, все были уверены, но не брались определить, как оно произошло и каким мотивом вызвано.

В равной степени сбивало с толку исчезновение тела, хотя особого недоумения не вызывало. Все понимали, что два явления взаимосвязаны. Тот, кто совершил грязное дело, принял меры к сокрытию трупа и покуда преуспел. Оставалось проверить, устоит ли его хитрость против поисков, которые возобновятся поутру.

Людей занимали два переплетающихся между собой вопроса: кто убил Клэнси и за что?

Что до ответа на первый, то в полдень, когда поиски начинались, никому не пришло бы на ум имя Дика Дарка. Теперь же его передавали из уст в уста. Сперва шепотом, опасаясь обвинений в клевете, но постепенно оно звучало все громче и смелее, обещая скоро перейти в прямое обвинение.

Зато второй вопрос ответа не находил: «С какой стати Дику Дарку убивать Чарли Клэнси?» Никто не брался угадать. Ни у кого не было ключа к этой тайне. Никто не ведал о соперничестве между двумя молодыми людьми, и тем более о ревности – этом чувстве, которое, как ни одно другое, толкает человека на убийство себе подобного.

Ухаживания Дарка за старшей дочерью полковника Армстронга не были в поселке тайной. Он сам, выпив лишнего, как ребенок, давно выболтал все любителям сплетен. Но Клэнси, если не в силу скрытности, то по благородству характера, держал свои сердечные дела при себе. Не обнародовать их у него имелись и иные соображения.

В результате собравшиеся поддержать его бедную родительницу имели не больше представления о нежных отношениях между Чарльзом и Хелен Армстронг, чем о причинах несчастья, которое оплакивала теперь вдова.

Одна Каролина Клэнси знала о чувствах сына, но в первый момент, раздавленная горем, даже не подумала поделиться этими сведениями с сочувствующими соседями. То был семейный секрет, слишком священный даже для расположенных к ней ушей, и остатки прирожденной гордости заставляли хранить его. Время откровенности еще не пришло.