– Вы знаете этого парня? – спросила я Анну. Та кивнула.

– Это и есть тот Антон, который Жанне книги давал и музыку, – пояснила она. – Это они, видимо, в университете. Вот не знаю почему, а не нравился он мне никогда. Мрачный тип.

– Согласна, – кивнула я. – Да и Жанна здесь выглядит весьма… Весьма специфично.

– Да, было время, когда дочка одевалась во все черное, покупала себе украшения с шипами и клепками. Ну и красилась вызывающе. Я советовала ей выбрать макияж менее броский, но она заявляла, что так чувствует себя уверенно. Я не настаивала на своем, к тому же внешний вид – это единственная вещь, которая выбивалась из моего представления о порядочности, так сказать… Но поведение дочери было адекватным, помимо этих жутких раскрасок на лице она не занималась ничем предосудительным. К тому же в таком обличье она ходила не больше одного года, потом снова стала нормально одеваться и забросила косметику.

– Как я понимаю, увлечение неформальной субкультурой было у Жанны до этих странностей с ночевками у подруги? – догадалась я.

– Да, когда она на втором курсе училась, у нее это поветрие было. А когда она познакомилась со второй Наташкой, то стала одеваться, как та девица. Юбки всякие, корсеты… В общем, одно другого хуже. Наверно, лучше б она в черное одевалась да глаза себе красила, чем все эти безобразия… Наташка, поди, ее и на алкоголь подсадила – по ней видно, что пробы ставить негде. И ночевки эти…

– А не знаете, с Антоном Жанна в последнее время встречалась? – поинтересовалась я. – Она что-нибудь говорила вам?

Анна неопределенно пожала плечами.

– Мне кажется, они расстались, – наконец предположила женщина. – Когда дочка с этой девкой познакомилась, у нее другие какие-то увлечения появились. То она на танцы какие-то ходила, то ли ирландские, то ли шотландские, не помню точно. Наташка ее туда привела, да я и не против сначала была. Жанна дома тренировалась, все по комнате скакала. Там у них какие-то странные движения, прыжки в основном. Мне показалось, что это дико сложно, но Жанна была увлечена, все хотела танец выучить. Месяц она проходила, потом бросила, депрессия у нее началась. После еще что-то они делали, ерунду какую-то. Шарики теннисные в гольфы засовывали и крутили их. Пои, что ли, называется…

– Шарики в гольфах? – изумилась я. – А это еще зачем?

– Спросите что полегче! – хмыкнула мать Жанны. – Дочь говорила, что это тренировочные, а потом надо делать настоящие. Поджигать их, что ли, они собирались… Я сразу ей сказала: с огнем баловаться не позволю, нравится тебе дурью маяться, крути свои носки. Еще не хватало, чтобы Жанна начала экстримом заниматься, только через мой труп!

– А Жанна что на это сказала?

– Да ничего не сказала, буркнула что-то, и все. Я потом все пыталась вещи дочки просматривать, нет ли там чего огнеопасного. Но, как ни странно, даже зажигалки не нашла, хотя я говорила, от Жанны табаком пахло. Я ведь человек некурящий, сразу почуяла. Вот скажу, знаю, что вы курите, хотя сигарет у вас не видела. Не подумайте ничего такого, я к тому сказала, что некурящий человек табачный запах мигом учует. Кстати, если вы хотите покурить, можете выйти на лестничную площадку – там соседи обычно дымят. Балкона, увы, у нас нет, а мне плохо от запаха сигарет становится, если кто поблизости курит.

– Нет-нет, что вы, – поспешила сказать я. – Что курю, это правда, вы верно заметили. Но при клиентах я не дымлю, не подумайте.

– Вы только не обижайтесь, – извиняющимся голосом произнесла Анна. – Я ни в коем разе не осуждаю курящих людей, просто свойство организма у меня такое. А то решите, что я подумала про вас плохое… К слову заметила, ничего дурного не имела в виду.