Наконец до сознания Симоны дошло, что она должна бояться этого человека и немедленно убежать от него. Девушка пошевелилась, однако вскочить и пуститься наутек у нее не получилось. Она просто-напросто не чувствовала ног. А спину ощущала – в спину врезались мелкие камешки, причиняя боль и неудобство. У Симоны задрожал подбородок, она набрала полную грудь воздуха, намереваясь закричать, закричать громко, как только может. Рука незнакомца опередила ее, плотно прижалась ко рту девушки. От ужаса Симона вытаращила глаза и бессвязно замычала.

Он достал нож. Большой и блестящий. Нож отражал слабое пламя зажигалки. Незнакомец повертел ножом перед глазами Симоны, показывая его со всех сторон, затем кончиком лезвия коснулся щеки. Симона задрожала, как дрожат на морозе, и перестала мычать, широко раскрыв глаза от ужаса. Она поняла его – мычать нельзя, кричать тоже. Он ослабил кисть руки, сжимавшую рот девушки, затем вовсе убрал руку. Симона не стала терять зря времени и закричала. Закричала так, как только смогла, надрывая голосовые связки. Она надеялась, что ее услышат…

Ребят вспугнул крик, донесшийся из глубины стройки и резко оборвавшийся. Все трое остановились, всматриваясь в темные силуэты домов, и ждали. Короткий крик пробрал всех троих – двух парней и девушку – до костей, даже волосы зашевелились, а кожа покрылась мурашками. В глубине стройки кому-то очень страшно и плохо, крик звал на помощь.

– Кричала женщина, – сказал Павлик.

– Хм, – настороженно хмыкнул Лешка, вглядываясь в стройку. Что кричала женщина, и так понятно. – А вот где она?

– Ой, ребята, пошли отсюда, а? – занервничала Лялька.

Парни ждали еще хоть какого-нибудь шума, чтобы определить точно, где находится кричавшая женщина. Но с заброшенной стройки наплывала угнетающая тишина. Лялька все ближе жалась к Павлику. Тем временем Лешка нашел увесистую сухую ветку, обломал лишние сучки, бормоча:

– Что, страшно, Лялька? А кто недавно был самый храбрый? Идем, Пашка?

– Куда? Куда вы собрались идти? – удержала его за руку Лялька.

– Туда, – кивнул в сторону стройки Лешка. – А ты сбегай и позвони.

– Куда? – испугалась Лялька.

– Никуда бегать не надо. А звонить – в милицию, – произнес Павлик и сунул ей в руку сотовый телефон. – Смотри, осторожно. Я все лето пахал, как папа Карло, чтобы купить мобилу. Идем, Лешка, проверим, кто там кричит так жутко.

– Мальчики, не ходите, я боюсь, – захныкала девушка.

– Нас же двое, – откликнулся Лешка, погружаясь в темноту.

– Звони в ментовку! – крикнул Павлик, следуя за приятелем. – И за нами не ходи, жди ментов здесь, поняла?

Лялька тыкала пальцем в сотовый телефон, плохо попадая на кнопки и почти не глядя в него. Она старалась не выпустить ребят из виду, но через минуту они полностью растворились в темноте…

Теперь он сжимал не только рот Симоны, но и скулы. Сжимал больно, навалившись на девушку всем телом. И в зрачках его не плясало прежнего веселья. Тонкие губы сжались от напряжения, а возможно, от негодования, уголки губ опустились вниз. Он думал и думал, какую назначить казнь девчонке, так подло обманувшей его.

Симона дрожала всем телом, как осиновый лист. Сначала из одного ее глаза выползла крупная слеза, задержалась в уголке, раздумывая, куда скатиться, потом мгновенно слетела вниз. Из второго уголка слеза выкатилась без задержек, следом еще. Больше всего ее пугало молчание незнакомца – он не произнес ни единого слова, и она не представляла, какой у него голос. А оттого, что он молчал, становилось непередаваемо страшно. Это был тот страх, который появляется от сознания безысходности, когда силы неравные, а противник отличается беспощадностью.