– От этих людей лучше держаться подальше, – но ничего не объяснял. Лишь поздно вечером шептал на ухо маме, что в квартале горшечников снова пропала молодая девушка, а у трактира неизвестные избили двух подмастерьев, и теперь их семьям придется туго.
Домик, купленный папой, стоял близко к берегу. Вокруг тянулись высокими заборами сады состоятельных жителей, которые считали ниже своего достоинства общаться с семьей простого плотника. Наверное, поэтому у нас с братом не было друзей. Мама вначале печалилась, что не с кем поговорить, а потом подружилась с экономкой одного из особняков, и стала ходить туда на поденную работу. Сидеть дома ей было скучно. Я же прихватывала братика платком к поясу и шла к доктору.
Малыш Киран играл в саду или в кухне, а мне дозволялось тихо сидеть в кабинете, слушать и потихонечку учиться. Через годик доктор доверил мне подавать инструменты и корпию, потом позволил накладывать мази, протирать раны травяными отварами и закапывать лекарства из длинной пипетки в носы, уши и глаза.
Однажды мэтр Майос пришел к нам в дом и долго разговаривал с родителями: с осени я ходила в бесплатную храмовую школу, а он хотел, чтобы меня учили как дочку богатых родителей. Отец, гоняя желваки, сказал, что таких денег у него нет, но доктор, прикрываясь обещанием взять меня в помощницы, сказал, что оплатит учебу и все необходимое.
– Ваша девочка очень чуткая, у нее сильные, ловкие руки, возможно, она станет акушеркой, и будет зарабатывать еще больше, чем вы сами! – убеждал пожилой лекарь, истратив на уговоры последние силы.
Такой аргумент отец понял, он сам платил повивальной бабке немалые деньги каждый раз, как мама рожала, потому согласился.
Глава 9
– Надеюсь, Фрекен Бок, вы любите детей, да?
– Как вам сказать?.. Безумно!
М-ф 'Карлсон, который живет на крыше'
Для меня перемена школы значила очень много.
В храмовой школе дети собирались на рассвете, пока не жарко. Болтая и перебрасываясь приветствиями, усаживались на тростниковые циновки, расстеленные во дворе, в тени длинной храмовой галереи.
По удару гонга выходила дежурная сестра, повязанная белым платком. Самых маленьких детей учили читать и писать. Буквы были написаны яркой киноварью на отшлифованных деревянных дощечках, покрытых лаком.
Подняв дощечку с буквой, сестра громко называла ее, а малыши хором повторяли. Если дежурила молоденькая сестра Ганна, то во время занятия можно было поиграть в угадайку, а если суровая сестра Трана – буквы зубрились до одурения. Через три – четыре занятия начинали проговаривать слоги, потом слова.
В углу двора, прямо на земле, дети постарше могли читать азбуку, сделанную из тонких деревянных дощечек, или написанную на толстых кожаных листах. У некоторых была своя азбука, напечатанная на бумаге.
Счету учили на камушках, на пальцах, на мешках зерна и корзинах с яблоками. Причем иногда эти корзины нужно было перетаскать в храмовый подвал или на кухню.
В те дни, когда шел дождь, занятия переносились в здание храма. Тогда голоса становились тише, сестры строже, а иногда заглядывал и старший жрец.
Мы любили старшего жреца, он был уже очень стар. Ходил опираясь на палочку, но относился ко всем очень ласково. Даже ворчливая сестра Трана в его присутствии смягчалась, и охотно слушала те удивительные истории, которыми он нас баловал.
В платной школе все было иначе. В гулком вестибюле нас встретила строгая дама с поджатыми губами и безупречной прической. Она холодно взглянула на меня немного выпуклыми глазами и процедила:
– Только из уважения к вам, доктор Майос, мы возьмем это дитя на обучение.