– Шкатулка, – пояснил он, – была чем-то вроде фамильного достояния. Прежний её владелец не знал о двойном дне, пока…

Мистер Кондукис замолчал.

– Пока? – повторил Перигрин.

– Он узнал об этом только перед самой смертью.

– Вы показывали эти вещи специалистам?

– Нет. Мне, безусловно, следовало бы спросить мнение какого-нибудь музея или аукциона Сотсби.

Он произнёс это так равнодушно, что в голове Перигрина мелькнула дикая мысль: вдруг мистер Кондукис не до конца понимает, о чем тут идёт речь. Он уже судорожно прикидывал, как бы повежливее выяснить это, когда мистер Кондукис продолжил:

– Я специально не вникал, но, насколько могу судить, возраст мальчика ко времени его смерти совпадает со свидетельствами, а дед его действительно был перчаточником.

– Да.

– Инициалы на изнаночной стороне также соответствуют инициалам ребёнка.

– Да. Гамнет Шекспир.

– Вот именно, – сказал мистер Кондукис.

– Знаю, знаю, – сказал Перигрин. – Хватит об этом, Джер. Мне прекрасно известно, что подпольный бизнес на Шекспире существовал всегда, а за последние четверть века достиг просто небывалых масштабов. Я знаю о спекуляции на старых портретах с величественными лбами и поддельными подписями, об «украденных» и «неизвестных» копиях, «случайно обнаруженных» документах и прочих подобных вещах. Мне прекрасно известно, что подавляющее большинство непарных перчаток – самая обыкновенная фальшивка. Я прошу тебя только об одном: пойми наконец, что я был буквально нокаутирован увиденным.

– Ну, насколько я понял, не только им. Ты сперва наполовину утонул, затем наполовину напился, оделся, как миллионер, и никак не мог решить, издевается над тобой хозяин или нет.

– Я почти уверен, что нет.

– Однако, судя по твоему отчёту, его поведение казалось по меньшей мере странным.

– Более чем странным, но, по-моему, ничего подозрительного в нем не было.

– Что же, тебе виднее, – пожав плечами, Джереми Джонс склонился над своим рабочим столом и осторожно отрезал кусочек тонкого картона. Он делал миниатюрный макет декораций к пьесе «Хранимый Венерой» по заказу клуба театралов. Спустя минуту Джер отложил бритву и поднял глаза на Перигрина.

– Ты можешь её нарисовать?

– Постараюсь.

И Перигрин постарался. Он помнил перчатку до мельчайших подробностей и сделал вполне приличный набросок.

– На вид, – подчеркнул Джер, – все как надо. Тесьма, вышивка, сужение к запястью. В общем, конец шестнадцатого века. А кожа?

– Тонкая-претонкая, жёлтая, мягкая, морщинистая и старая, как сама древность.

– Тогда перчатка и в самом деле может относиться к периоду Елизаветы или Иакова, а вот записка – наверняка подделка.

– С чего ты решил? Ведь никто не пытался заработать на этом.

– Ты этого не знаешь. Ты вообще ничего не знаешь. Кем именно был тот приятель, у которого Кондукис купил её?

– Он не сказал.

– А кто такая М.Э., бабушка которой всегда повторяла, что перчатка принадлежала Поэту?

– Ну чего ты ко мне пристал? Важно то, что её прапрабабушке перчатка досталась от миссис Дж. Харт, каковая Джоан Харт…

– Урождённая Шекспир и вполне могла получить этот предмет одежды от своего брата. Да. Ни одна подделка не обходится без таких вот «косвенных доказательств». Впрочем, разбираться – это дело специалистов.

– Я именно так и сказал ему. Я спросил, не хочет ли он показать эти вещи экспертам, и даже предложил, куда обратиться, а он кинул на меня один из своих странных взглядов – не то вороватых, не то испуганных или вовсе пустых… Я просто не знаю, как тебе их описать. Так вот зыркнул на меня и тут же захлопнул створки, как устрица.