– Вы уж постарайтесь не забыть, мистер Кридж.

Викарий отворачивается от трупов и смотрит на Брайди. Взгляд у него до того злобный, что у нее не остается ни малейших сомнений: будь его воля, он запихнул бы ее в эту нишу и снова заложил углубление кирпичами.

Они выходят из крипты. Мистер Кридж закрывает и запирает дверь, ключ кладет в карман.

– Мистер Кридж, я настоятельно советую вам не распространяться об этой находке, – предупреждает его Брайди. – Лондон падок до аберраций.

– Уверяю вас, мы будем в высшей степени благоразумны на сей счет. До свидания, миссис Дивайн. – Викарий надевает шляпу, сдержанно кланяется и идет к дому священника.

Брайди обводит взглядом церковный двор: полуодетых воображаемых мертвых боксеров нигде не видно. Потом замечает: над верхним краем стены маячит прозрачный цилиндр. С помятой тульей и бесформенными полями. Цилиндр, знававший лучшие времена. Крепче сжав в руке саквояж, Брайди бросается в бегство: быстро обходит часовню с торца и вылетает в задние ворота. В полном одиночестве она шагает по улице. Раз или два оборачивается, испытывая одновременно облегчение и нечто вроде разочарования.

Брайди до костей продрогла в крипте, и ей радостно, что она наконец-то выбралась из-под земли. Спускаясь с Хайгейтского холма, она видит мерцающий внизу Лондон, затянутый кислотной дымкой. Небо темнеет, на улицах загораются фонари, в лавках и пабах – газовые светильники. Брайди шагает к центру города вдоль невидимой подземной реки Флит. Минует Сент-Джайлз и «Маленькую Ирландию» – район трущоб с полуразрушенными домами и дворами, в которых царствуют зло и порок. Его прорезает Нью-Оксфорд-стрит. Ирландцы перескакивают через нее и распространяются на север, образуя новые оплоты. Они наводняют Лондон волна за волной и, покидая трущобы, рассеиваются по всему городу. Вдоль южной стороны дома, стоя задом к центральной улице, отклоняются от нее, словно костлявые заговорщики. Близятся очередные перемены. Новшества ждут своего часа, будто актер, который, скалясь и кусая губы, в нетерпении топчется за кулисами, готовый по первому требованию выскочить на сцену. Завешанные тряпьем окна и крошащиеся кирпичи сменят открытые каменные ландшафты и бескрайнее небо.

Крысы и иммигранты разбегутся кто куда.

Ну а пока трущобы такие, какими они были всегда: теплые и кипучие, как одеяло, кишащее вшами.

Брайди могла бы найти здесь дорогу с закрытыми глазами, ориентируясь только по запахам.

А попробуйте сделать это сейчас. Закройте глаза (хитросплетения узких извилистых улочек и переулков с ветхими разваливающимися домами все равно только приведут их в замешательство).

Принюхивайтесь – но глубоко не вдыхайте.

Идите на обильные испарения кожевенных мастерских и дым пивоварен – дух сладковатой прогорклой тухлятины, витающий в Севен-Дайалсе [9]. Затем – мимо нафталиновых шариков, что использует дешевый портной. Когда нос уловит гарь жженого шелка, который подпаливает сумасшедший шляпник, поверните налево. И вы почти сразу различите амбре немытых тел работающих денно и нощно проституток и праведного христианского пота поденщиц. С каждым вдохом вы поглощаете в разных пропорциях смесь всевозможных ароматов: лука и кипяченого молока, хризантем и пряных яблок, жареного мяса и мокрой соломы, а также – внезапно – вонь Темзы, принесенную ветром, который вдруг сменил направление и давай бесноваться в глухих улочках. И над всем этим царит тошнотворный густой смрад – дерьма.

Источником этого разящего запаха является главным образом многонациональное население той части города, где обитает Брайди Дивайн: русские, поляки, немцы, шотландцы и в особенности ирландцы. Каждый вносит свою лепту. От младенца миссис Нири, пачкающего пеленки, до отца Дукана, благочестиво восседающего на ночном горшке. Их испражнения, сбрасываемые в выгребные ямы, подвалы и дворы, вносят свои смердящие нотки в букет