– Но если вам нечего скрывать, то почему вы так испугались, когда я пришел к вам в первый раз?

– Если вы думаете, что я занимаюсь чем-то незаконным, то очень ошибаетесь, Лев Иванович, – расправил плечи Моргунов. – Все, что вы здесь видите, приобретено честным путем. Я просто просматриваю объявления о продаже подержанных вещей и иногда выбираюсь в выселенные дома, готовые к сносу. Мне трудно передвигаться, но, как я уже сказал, бывают дни, когда я чувствую себя более-менее хорошо. Поэтому такие вылазки приносят мне удовольствие и удовлетворение. Народ выбрасывает разные сокровища. Я же их подбираю и даю вторую, а то и третью жизнь. А про Алевтину могу сказать следующее. Из красивой и умной женщины она превратилась в злобную старуху. Она могла обвинить меня черт-те в чем, и, поверьте, полиция повелась бы на ее ложь. Конечно, от меня бы отстали, но нервы бы потрепали знатно. Вы сказали, что она пропала?

– Да, третьего сентября.

– Она была у меня второго числа. А третьего я попал в больницу. Полагаю, сердце забарахлило именно из-за того, что Алевтина устроила у меня дома.

Гуров поднялся, одернул брюки. Моргунов попал в больницу в семь утра, а Голикова лишь в одиннадцать часов утра вышла из дома и села за руль своей машины. «Вот оно где, алиби, – подумал Гуров. – Осталось проверить список госпитализированных в кардиологию от третьего сентября».

– Вы не знаете, куда могла запропаститься Голикова? – спросил он.

Моргунов тоже решил принять вертикальное положение и сделал это достаточно бодро.

– Я понятия не имею, Лев Иванович. О своей нынешней жизни она мало рассказывала. Только про то, что сдает комнату, и про частные уроки. Но теперь вы знаете, какой у нее был характер. Когда мы покупали вино в том магазине, она при мне успела поругаться с кассиром. Он пробил чек на другую сумму. Оказалось, что кто-то перепутал ценники. Неприятно, но не смертельно, правда? Но Алевтине так не показалось. Она оскорбила парня за кассой, назвав его тупым. Но ведь его вины не было, согласитесь? Я постарался об этом забыть, ведь мы так давно не виделись. Но я вот о чем подумал. Если Аля с такой легкостью идет на конфликт, то, может быть, кто-то не захотел с этим мириться? Ведь не все, как я или тот кассир, будут терпеть хамство?

– Что вы имеете в виду? – напрягся Гуров.

– Просто предполагаю, Лев Иванович, – пробормотал Моргунов. – Вам виднее. Пусть ее найдут. Больше мне нечего вам рассказать.

Гуров медленно пошел к выходу в коридор, внимательно рассматривая все, что попадалось по пути. Взгляд упал на бархатный футляр продолговатой формы. Что хранили в этой штуке раньше? Браслет? Наручные часы? Золотую ложку?

Да всё, что могло туда поместиться.

«А вдруг Голикова завелась не просто так? – В голове Гурова будто включился маленький моторчик. – Ведь это она помогла Моргунову перевезти предметы, стоимость которых потом удивила даже его. Значит, вещи представляли ценность не только для любителей старины, и Голикова была в курсе их стоимости. Однако она ничего не требует взамен, кроме как дать ей обещание не избавляться от коллекции. Что это? Та самая настоящая любовь?»

Задумавшись, Гуров застыл на месте, стоя спиной к Моргунову. Переводчик ждал от него какой-то реакции, но ее не было.

– Лев Иванович? – позвал Моргунов.

«Как ни крути, а все-таки это была контрабанда, которую, не зная того, покрывало советское консульство. Простая переводчица не могла бы провернуть это в одиночку. Был кто-то еще, кто помог с оформлением документов на вывоз коллекции. Оба-на. И где же его теперь искать?»