. А еще – ей вернули ее имя, и она стала более целостной, ведь имя – необходимая часть души.

Но этих двоих мужчин она видела не ярче, чем тени приходивших прежде. Вроде бы они заботились и защищали. А потом один из них – старик – сказал что-то о возвращении из Дуата, и она вспомнила, вспомнила…

Боги, как же больно – совсем другой болью, чем та, которую способен причинить нож. Хотелось кричать, но горло сдавило тисками, и она давилась собственными вздохами, силясь выплеснуть все, что переполняло ее до краев, разрывало тело и сознание.

И все же разум хотел сберечь свою хрупкую целостность. Между Шепсет и ее воспоминаниями выросла стена, за которую она пока не в силах была заглянуть. Из-за которой сквозь общий сонм голосов Тех прорывался особенный, родной голос, не приказывавший – мягко направлявший:

«Найди… найди…»

Собака вывела ее из этой внутренней бездны. Шепсет сама не поняла, как оказалась у стены, крепко обнимая зверя – надежное тепло, сила и жизнь, текущая в этих жилах, мягкая шерсть под ладонями. Еще несколько фрагментов окружающей действительности встали на место.

– …безопасное место. Ты меня понимаешь?

Что он только что говорил? Девушка попыталась сфокусировать взгляд, разглядеть его лицо, но ярче горел амулет в его руке. Око и бумеранг.

Губы мужчины беззвучно шевелились. Шепсет смотрела на него, словно со дна, сквозь толщу глубоких вод, и смысл сказанного достигал ее запоздало, чуть искаженно, издалека.

– …мне жизнь и не глупить. Договорились?

Чего он хотел от нее? Боялся, что она нападет? Или сбежит? Если бы она могла – рассмеялась бы. Куда ей было бежать? Откуда взять сил, а главное, смысл нападать?..

Запоздало Шепсет узнала его. Это ведь с ним она столкнулась в коридоре, сбегая от своего убийцы. Это его попросила о помощи, прежде чем небытие снова окутало ее, а реальность и междумирье закружились, сменяя друг друга, борясь между собой за власть над ней.

И он помог. Благодаря ему она была здесь, почти живая.

Некоторое время они молчали, разглядывая друг друга. Его черты плыли, и она никак не могла составить и запомнить его смертную форму до конца.

Вернулся второй, сунул ей что-то в руки, говоря слова, размывавшиеся в единое марево. Но в следующий миг на его ладони засияло, прорываясь сквозь ткань нереальности, изображение ее божества… Шепсет протянула руку, боясь поверить, чувствуя, как неуверенно дрожат пальцы. Она очертила архаичную собачью форму, сглаженную временем и множеством касаний. Амулет пульсировал тем же теплом, что и пес, к которому прижималась девушка. Сиял ярким огнем в ночи – как окна дома, где тебя ждут.

Шепсет помнила, что прежде у нее был другой амулет, жреческий. Особенный знак ее культа. Вот только и его забрали, не оставив ей ничего, кроме тела…

Не в силах выразить всю меру своей благодарности и то, как именно сейчас ей нужен был этот теплый сияющий фаянсовый пес, Шепсет крепко обняла старика.

Потом мужчины ушли. Собака ткнула носом ворох ткани.

Одежда. Да, пожалуй, нужно было одеться.

Руки и ноги слушались совсем плохо. Но ведь как-то она сумела слезть с ритуального стола? Почему-то второе пробуждение далось ей сложнее, но, к счастью, когда силы оставили ее, больше не было никаких видений.

Пошатываясь, придерживаясь одной рукой за стену, другой – за холку пса, Шепсет встала, оглядела себя. Покрывало, в которое она инстинктивно завернулась, с шелестом упало к ее ногам. Ребра были стянуты льняными повязками, словно у мумии, и кровь не проступала сквозь ткань. Как странно… Ей ведь рассекли бок ножом, и эта рана не могла зажить так быстро.