– Дело в этом вашем заголовке, мистер Бредон. Как, по-вашему, его можно проиллюстрировать?

– Не знаю. Предоставляю это художникам. Я всегда стараюсь оставить простор для чужого воображения.

– Как, черт возьми, можно проиллюстрировать пустоту?!

– Пусть купят билет лотереи «Айриш свип», это их кое-чему научит, – вставил Инглби.

– Думаю, изображение пустоты могло бы напоминать изображение множества, – предположил Бредон. – «Вы когда-нибудь видели, как рисуют множество?»[23] Это Льюис Кэрролл, помните?

– Не валяйте дурака, – прорычал Толбой. – С этим надо что-то делать. Мистер Бредон, вы действительно считаете, что это хороший заголовок?

– Лучший из всего написанного мною до сих пор, – горячо подтвердил Бредон, – если не считать того, который не пропустил Хэнки. Разве нельзя, например, изобразить человека пустым? Или, по крайней мере, с пустым лицом, как в той рекламе: «Не ваши ли это отсутствующие черты?»

– Ну, наверное, можно, – нехотя признал Толбой. – Ладно, делать нечего, пошлю так. Спасибо, – добавил он запоздало, уже выскакивая из комнаты.

– Сердится, – заметил Инглби. – Все из-за этой ужасной жары. Что вас заставило подняться на крышу? Там же, должно быть, как на гридироне?[24]

– Это точно, но мне захотелось попробовать. Вообще-то я бросал монетки через парапет на ту медную ленту внизу, знаете? Дважды попал, звук – как из бомбарды[25]. Монетка падает на нее с жутким грохотом, и внизу все задирают головы, чтобы посмотреть, откуда он доносится, а тебя из-за парапета не видно. Это очень высокий парапет. Наверное, строители хотели, чтобы здание выглядело выше, чем оно есть на самом деле, хотя оно и так самое высокое на улице. Оттуда открывается превосходный вид. «Нет ничего прекрасней в мирозданье!»[26] Вот-вот пойдет дождь. Посмотрите, как потемнело за окном.

– Надо сказать, что вы изрядно там изгваздались, – заметил Инглби. – Посмотрите на свои брюки сзади.

– Чего же вы хотите? Я сидел на световом люке, а там все в саже, – пожаловался Бредон, изгибая позвоночник, чтобы увидеть себя со спины.

– А выглядите так, словно поработали трубочистом.

– Нет, по дымоходам я не лазал. Только по одной водосточной трубе – очень симпатичной. Она привлекла мое внимание.

– Видать, вы немного не в себе, – сказал Инглби, – если выделываете акробатические трюки на грязных водосточных трубах в такую жару. Что вас к этому подвигло?

– Я кое-что уронил, – пожаловался Бредон. – Оно скатилось на стеклянную крышу умывальни. Я чуть не пробил ее ногой. Вот бы удивился старик Смейл, если бы я рухнул прямо ему на голову. Только потом я увидел, что не было необходимости съезжать по трубе, можно было спуститься по лестнице: двери, ведущие на крышу, были открыты на обоих этажах.

– В жаркую погоду их всегда держат открытыми, – подтвердил Инглби.

– Если бы я знал! Сейчас я бы не отказался что-нибудь выпить.

– Ну и что же вам мешает? Выпейте стаканчик игристого помпанского.

– Это что?

– Один из безалкогольных освежающих напитков «Бразерхудс», – ухмыльнулся Инглби. – Изготавливается из отборных девонских яблок, имеет бодрящий вкус, искрится, как шампанское. Обладает противоревматическим действием, не токсичен. Врачи рекомендуют.

Бредона передернуло.

– Мне порой кажется, что наша работа чудовищно аморальна. Нет, в самом деле. Подумайте только, как мы портим пищеварение публики.

– О да, но, с другой стороны, подумайте, как честно мы стараемся наладить его снова. Одной рукой подрываем, другой возрождаем. Витамины, которые мы разрушаем посредством консервов, мы же восстанавливаем с помощью «Ревитро», грубые ингредиенты, которые исключаем из овсянки «Шотландский волынщик» Пибоди, спрессовываем в брикеты и продаем под маркой «Сухой завтрак из отрубей Банбери»; желудки, которые портим помпанским, излечиваем «Пеплетками для пищеварения». А чтобы заставить тупую публику платить дважды – один раз за то, чтобы есть бесполезную пищу, второй – чтобы вернуть себе жизненные силы, – мы поддерживаем вращение маховика торговли и обеспечиваем работой тысячи людей, в том числе и нас с вами.