– Так вы полагаете, шериф, что эта женщина была убита?

– Принимая во внимание то малое, что нам известно, и то многое, что нам не известно, – осторожно начал Хью, – я не берусь утверждать, что тут не было убийства. Мертвую женщину, не получившую отпущения грехов, тайно положили в могилу. Пока у меня не будет доказательств обратного, я вынужден считать, что здесь совершено убийство.

– Значит, – сказал аббат Радульфус после короткого молчания, – вы не верите, что это старое захоронение? Да, подобное бесчестие нельзя отнести к стародавним временам, и у нас теперь одна забота – похоронить покойницу подобающим образом и тем самым устранить несправедливость, совершенную по отношению к ее душе. Случается, что Господь восстанавливает справедливость через столетия, мы же хотим помочь Господу в меру наших скромных сил, но порой бессильны сделать это. Как давно, по-вашему, эта женщина была захоронена?

– Я отважусь высказать мое смиренное мнение, – произнес Кадфаэль. – Это случилось не так давно, может быть, год или два назад, самое большее – лет пять. Покойная – не жертва давних времен. Она жила на этом свете всего несколько лет назад.

– Я не могу забыть ее, – мрачно заметил Хью.

Аббат оперся своими длинными, жилистыми руками о стол и поднялся.

– Тем больше причин мне самому взглянуть на нее, – сказал он. – Я должен это сделать, прежде чем ее вновь предадут земле, на этот раз по-христиански. Кто знает, вдруг мы все же обнаружим что-то, что поможет опознать ее тому, кто знал ее раньше.

Пересекая следом за аббатом широкий монастырский двор, Кадфаэль размышлял о том, почему все они избегали произнести вслух то имя, которое в первую очередь должны были назвать. Кадфаэль гадал, кто же первый произнесет всем им хорошо известное имя и почему он сам не делает этого. Дольше молчать было уже нельзя. Но, по мнению Кадфаэля, аббату первому надлежало назвать имя этого человека, ведь он, конечно, уже подумал о нем – никакая смерть, давняя или недавняя, не могла привести их настоятеля в замешательство.

В маленькой холодной часовне на каменном ложе лежали останки покойницы, прикрытые полотняным покровом, в изголовье и в изножий горели свечи. Пришедшие очень осторожно и тщательно обследовали все кости покойной, особенно позвоночник и череп, стараясь определить, что же послужило причиной смерти, но ничего не достигли. Они не нашли никаких признаков повреждения костей. Тяжелый запах витал в воздухе маленькой часовни, но холод каменных сводов несколько ослаблял его. Они отошли немного в сторону. Покой часовни и уместность нахождения в ней человеческих останков настраивали на духовные размышления, которые помогали победить ужас от этого, пусть временного, возвращения в мир живых почти полностью истлевшего трупа.

Аббат Радульфус вдруг вновь приблизился к покойной. Несколько минут он стоял, пристально разглядывая останки – черные, роскошные волосы, хрупкие кости обнаженных ног, до которых уже добрались и источили их крохотные, невидимые глазу жучки. На крепком белом черепе взгляд аббата задержался долее всего, но этот череп, по видимости, ничем не отличался от многих других.

– Да, как странно! – произнес аббат, обращаясь как будто к самому себе. – Кто-нибудь, должно быть, относился к ней с любовью, считался с ее правами, даже если и не в силах был исполнить все ее желания. Быть может, кто-то один убил ее, а другой положил в землю? Уж не священник ли?.. Но зачем в таком случае было ему скрывать ее смерть, если он в ней не повинен? Трудно представить, что один и тот же человек и убил ее, и с крестом положил в землю.