– Судя по тому, как вели себя Марья Архиповна и Татьяна Савельевна, у меня сложилось впечатление, что распоряжения касательно имущества по своему содержанию удивления у них не вызвали, – задумчиво проговорил доктор. – Все, надо полагать, было поделено между членами семьи. Что же это выходит, любезный Иван Никитич, что собственные сыновья заставили ее отойти от дел? Или вовсе лишили жизни родную мать? Нет, я никак не могу себе такого представить. Я вражды или особенных раздоров в этом доме не замечал, а я ведь часто у них бываю.

– Да, похищение, пожалуй, отпадает, – признал Иван Никитич, с неохотой отказываясь от романтической версии. – Но вот покушение… Сладков говорил мне, что все члены семьи имеют хорошее образование. Такие люди вполне умеют скрывать свои чувства. И способны замыслить и организовать преступление. Я, право слово, надеюсь, что Катерина Добыткова пребывает в здравии, и все же… Все же любопытно было бы выстроить цепь возможных событий. И пусть бы все это оказалось пустым вымыслом, над которым мы потом вместе с Катриной Власьевной и посмеялись бы. Что если, скажем, один из братьев проигрался в карты, а мать отказалась выплачивать его долг? И он тогда, чтобы заполучить наследство решился на страшное преступление? Или действовал, напротив, в порыве отчаяния, не подумав?

– Ммм… – скептически сморщился Лев Аркадьевич. – Вы ведь не знакомы с братьями Добытковыми. Возьмем Бориса Савельевича, младшего. Я бы характеризовал его как человека мягкого и нерешительного. Он все время при матушке и слушается ее искренне, почитая большим авторитетом для себя. Нет, не могу представить его убийцей. Георгий Савельевич, старший брат, более самостоятелен. У него натура легкая, увлекающаяся, насмешливая. И его в роли злоумышленника я не вижу. Да он сейчас и за границей. Вы все какие-то разбойничьи версии выдумываете, дорогой мой литератор, но в жизни все, как правило, прозаичнее. Хотите знать мое мнение? Полагаю, Катерина Власьевна просто взбрыкнула, да и поехала на воды на недельку-другую. А с семейством попрощаться как следует не успела, отвлеченная какими-нибудь неотложными и неожиданными обстоятельствами.

– А как же распоряжения о наследстве?

– Ах, да, еще ведь и это… – спохватился доктор. – На то, чтобы выправить все бумаги ей, верно, потребовалось время. Нет, право, я теряюсь в догадках. Но искренне надеюсь увидеть госпожу Добыткову в добром здравии по истечении пары недель.

Они уже вошли в город и шагали теперь по улице мимо деревянных заборов, за которыми гнулись ветки яблонь. Глядя на идущую навстречу старуху, несущую в корзинке пеструю курицу, Иван Никитич тотчас и совсем некстати вспомнил о так и не купленных голубях, о покойном Карпухине и найденном в его книге письме.

– А скажите-ка лучше, Лев Аркадьич, вы бы смогли прочесть чужое письмо? Не из праздного любопытства, конечно, а если бы знали, что в нем скрывается некая тайна? – спросил он задумчиво.

– Чужое письмо? – переспросил доктор. – Странный вопрос, любезный друг. Я получил такое воспитание, что для меня на него может быть только один ответ. Читать чужие письма, да еще касающиеся до чужих тайн – недостойно, недопустимо. А в связи с чем, позвольте узнать, вы меня об это спрашиваете?

– Да я признаться… – Иван Никитич посмотрел на открытое, уверенное лицо Льва Аркадьевича и сказал: – Это я так, один сюжет обдумываю. Для нового рассказа. Хотел просто посоветоваться…

Он замялся и, чтобы перевести неудобный разговор в другое русло, спросил:

– А ведь у вас, как я помню, содержится в хозяйстве коза? Может, и нам с Лидией Прокофьевной стоило бы завести? Как бы вы посоветовали? Места у нас теперь много. Мы хотели, правда, взять пару голубей, но теперь это уже, надо полагать, не получится, после того как Карпухин сорвался со своей голубятни. Вот я и подумал, может, тогда козу…