Пойди к родственникам, сказал один парень с пирса, попроси у друзей. И Хэл не знала, что ему ответить, не знала, как сказать, что она совсем одна. Да, она выросла в Брайтоне, у нее даже водились здесь друзья, до смерти мамы, но трудно было объяснить, как устрашающе быстро разошлись их жизни после этого. Она помнила, как появилась в школе после похорон, смотрела, как девчонки смеются над счетами за мобильный, над своими парнями, которых лишили водительских прав за какие-то мелкие проступки, и чувствовала, что она из другого мира. В то время Хэл часто представляла себе железную дорогу: прямые рельсы до самого горизонта, все предопределено – школа, университет, практика, карьера… А потом кто-то перевел стрелку, и ее понесло по другому пути. Теперь она просто пыталась выдюжить, оплатить счета, прожив один день, постараться прожить следующий. А ее друзья продолжали катиться по привычной колее, по которой пошла бы и Хэл, если бы не тот автомобиль, мчавшийся на бешеной скорости.

Времени на школу не было. И она ее бросила, переняла мамин офис и справлялась как могла. Она то пыталась все забыть, отстригая себе волосы, чтобы не видеть каждый день в зеркале мамину прическу, что приносило такую боль, или напиваясь до бесчувствия в дни, когда могла позволить себе алкоголь, то с болезненной дотошностью цеплялась за воспоминания, запечатлевая их в татуировках.

Сейчас она не тот человек, каким должна была быть. Девушка, которая раздавала карманные деньги бездомным, покупала на пирсе всякую ерунду, проводила воскресенья с попкорном в кинозалах, где показывали плохие фильмы, исчезла. Ее место занял какой-то сухарь, которому, чтобы выжить, пришлось засохнуть. Улыбчивая победительность прежней девушки, гуляющей по пляжу, ушла в песок, но она нашла в себе совсем другую силу, которой до сих пор и не знала – холодную, жесткую решительность, заставлявшую ее морозным утром вставать и идти на пирс, даже когда из носа текло ручьями, а глаза были красными от слез. Внутренняя стальная сила, позволявшая ей двигаться дальше, а когда она слишком уставала, чтобы нормально идти, – переставлять ноги.

Она стала другим человеком. Человеком, который теперь отворачивался, проходя мимо нищих. Телевизор был продан, и по воскресеньям она никуда не выходила. Она чувствовала постоянную усталость от работы, да почти ото всего… а больше всего от одиночества.

Через несколько месяцев после похорон она увидела в центре Брайтона компанию старых друзей – они даже не узнали ее. Прошли мимо, продолжая говорить, смеяться. Она было повернулась и открыла рот, чтобы окликнуть их, но осеклась. Между ними разверзлась пропасть, слишком широкая, чтобы кто-то из них мог перекинуть мост. Они ничего не поймут в том человеке, которым она стала.

Хэл молча смотрела им вслед, а через несколько недель бывших друзей разбросало по университетам в разных городах по всей стране, по работам, карьерам, академическим отпускам, и больше она их не видела, даже издалека.

Но она не знала, как объяснить все это парню с пирса. Нет, только и ответила она, а горло туго перехватило от утраты и негодования на столь легковесную уверенность в том, что у каждого должен быть кто-нибудь, на кого можно опереться. Нет, этого я не могу.

Хэл не помнила точно, как ей пришло такое в голову, но как-то она услышала о человеке, предоставляющем займы, гарантии не требуются. Проценты высокие, однако кредитор довольствуется небольшими выплатами, а если ты на мели, даже позволяет пропустить неделю. Все неофициально – никаких тебе офисов, просто встречи там-сям и конверты с наличностью. Но казалось, ее молитвы были услышаны, и Хэл без колебаний воспользовалась этой возможностью.