Вот, к примеру, Пастернак:
Ну ведь пародийный советский стилёк! (Это – из поэмы «Спекторский».)
Или:
Это еще пародийнее. Хотя это строфа из великолепного стихотворения «Вакханалия».
И однако Пастернак остается великим поэтом.
Потому что поэт – это оркестр звучащий.
Про любой самый лучший оркестр можно сказать, что гобой и фагот оставляют желать лучшего. И главное: первая скрипка там явно не Менухин, виолончель – не Ростропович, альт – не Башмет, контрабас – не Кусевицкий, труба – не Докшицер, и так далее. А оркестр – блистательный.
То же и поэт.
Он хорош звучанием всех своих стихотворений.
Неким общим звуком.
А «поэт одного стихотворения» – это какой-то посредственный коллектив, где первой скрипкой то ли за большие деньги, то ли шутки ради – один разочек сел великий скрипач, тот же Менухин. Ну да, забавно было побывать на таком представлении. Ну вот и всё. Что тут можно сказать?
С прозой, мне кажется, всё несколько иначе.
Как? Черт его знает.
О прозаиках я «…не сужу,
Затем, что к ним принадлежу».
Утренний диалог
наброски и заметки
– Я был бы счастлив…
– Подожди. Не говори ничего.
– Почему?
– Я сама скажу.
– Говори.
– Я тоже была бы счастлива. Но у меня есть сын.
– Сын?
– Да, сын. Три года.
– Три года?
– Три с половиной. А что, по мне не скажешь?
– Почему же ты…
– Я не обязана была тебе докладывать.
– Да, конечно.
– Ты меня понимаешь?
– Да, конечно. Тебе нужны деньги?
– Нет… То есть да. То есть нет!
– Нет или да?
– И да, и нет.
– То есть?
– Как ты не понимаешь? Деньги нужны всем, всегда.
– Скажи – сколько.
– Моему сыну нужны не деньги. Хотя деньги тоже.
– Нужны или нет?
– Моему сыну нужен отец.
– Понял. Ты спала со мной ради сына?
– Ты ничего не понимаешь!
– Да, ты права. Я ничего не понимаю.
Финал ненаписанной новеллы
Она одевалась, продолжая говорить горячо и искренне. Говорила, что иногда, очень редко, но – вдруг возникает настоящее чувство, сметающее все загородки, которые громоздит перед нами этот хваленый, этот поганый здравый смысл.
– Перестань, – сказал он.
– Почему?
– Ты знаешь, сколько мне лет?
– Сорок восемь? – с надеждой спросила она.
– Шестьдесят четыре.
Она опустила голову и дальше одевалась уже отвернувшись.
Взяла сумочку. Вышла молча, не взглянув на него.
Гостиничная дверь громко защелкнулась.
Он вздохнул, встал с кровати, накинул халат, подошел к окну.
Номер был на третьем этаже, над козырьком главного входа.
Он увидел, как она прошла по красиво мощенному гостиничному двору. Во двор въехал парень на самокате, в ярко-фиолетовых кроссовках и с прической такого же цвета. Подрулил к ней, что-то спросил. Она ответила. Они стали разговаривать. Она засмеялась – весело и громко, так громко, что было слышно сквозь закрытое окно.
Может быть, она знала или чувствовала, что он смотрит на нее из окна? и хохотала, и кокетничала с этим парнем нарочно? – но, скорее всего, нет.
Ей уже было наплевать на него, и ему от этого стало легче.
Новеллы, состоящие из одной только первой фразы
«В Париже в жару очень плохо».
«Когда я вернулась в Милан, я сняла квартиру с балконом и посадила там петунии».
«На Родосе у меня в первый же день сломался ноутбук».
«От Темзы пахло бензином и потными туристами».
Ключ
не пробуждай воспоминаний
Это было прекрасно. Ну или так – очень хорошо. Четвертое свидание. А может быть, даже пятое.