Я действовала абсолютно машинально, размешивая жидкую кашу, накрывая на стол, накладывая кашу в тарелки, не обращая внимания на орущих близнецов и Тима. Маменька тоже соизволила подняться к завтраку, хотя вернулась почти на рассвете. И даю руку на отсечение, она сейчас выглядела лучше, чем я! Немного бледной, но все равно прекрасной. Благородной дамой. Я же, с темными кругами под глазами, трясущимися руками, тусклым взглядом и бескровными губами, имела право только прислуживать. Хоть бы вкусненького чего принесла со своей вечеринки, мамаша! И нечего крутить носом над кашей, пирожных не будет! Каша хотя бы на молоке, уже хорошо.

– Тоди, что с тобой? – коснулся моей руки Гвель.

– Уродина! Глухомань! – запрыгали близняшки, изощряясь в остроумии.

Я моргнула, с трудом возвращаясь в реальность.

– Тоди, я дала соседу согласие, он уже выплатил аванс, – скривилась маменька. – Так что пойдешь к нему и будешь ходить, пока не понесешь.

Аванс? А на дрова хватит? Починку охлаждающего кухонного амулета? У Гвеля ботинки просят каши… что?

– Понесу? – тупо переспросила я, не веря ушам. О чем она говорит? У гера Тре́маса имеется супруга, пышнотелая лея Споли́тта, которая ведет его торговые дела железной рукой.

– Лея Сполитта бесплодна, а гер Тремас уже не молод, – закатила глаза маменька. – Ты здорова, родишь им ребенка. Что неясного?

Я открыла рот и снова закрыла. Кажется, говорить о том, что гер Тремас стар и безобразен, что от него воняет псиной, бесполезно.

– Сколько он заплатил? – спросила непослушными губами.

– Какая тебе разница? – фыркнула маменька. – Я уже потратила эти деньги. Ах, какой замечательный зеленый бархат привез в свою лавку гер Алледо́н! У меня будет к началу лета чудесное платье! Лея Самира вяжет мне шазю́бль1, равного которому ни у кого не будет!

– Неужели ребенок стоит всего одно платье? – не могла не спросить я.

– Не говори ерунды, конечно, хватило и на все остальное, новые туфельки, белье, палантин из горностая…

Палантин?! У нас всего мешок картошки остался, муки с полстакана, постного масла на донышке, чай кончился, сахара осталось не больше фунта…

– Маменька, почему вы сами не можете родить для гера Тремаса? У вас отлично получается! Я неопытна в этом деле!

Маменька отложила зеркало и неодобрительно посмотрела на меня.

– Не смей дерзить! Радуйся, что хотя бы гер Тремас обратил внимание! Что с тебя еще взять? Ни красоты, ни изящества, ни таланта, ни ума. Ты совершенно ничего от меня не взяла. Будто подкидыш, а не моя дочь.

Близняшки дружно захихикали. Ну да, они-то красавицы! И умницы! В маму! Я же только кричу и требую, ругаю детей, а мама красивая, как принцесса и никогда не ругается.

– Мое слово ты услышала. После уборки пойдешь к нему и будешь делать все, что он скажет!

Значит, получить свидетельство об окончании школы не удастся. Бежать придется сегодня. Спорить, браниться, призывать соседей или просить власти о помощи бесполезно. Я пробовала.

«Ваша матушка так заботится о вас, неужели так трудно ей помочь?» – скажет укоризненно полицейский, косясь взглядом в декольте маменьки. Соседи и без того уверены, что я лживая, ленивая девчонка, неблагодарная и черствая. Маменька постаралась донести до всех, кто желал слушать, о моей испорченности. Ну да, когда маменька ходит в кружевах, трудно поверить, что дома нет хлеба! Салат из одуванчиков, суп из молодой крапивы, котлеты из моркови. Маменька-то обычно дома не ест, да и ночует крайне редко, живет с нами, только когда ее бросает очередной любовник или перед родами, боится показаться на людях безобразно располневшей.