Как же больно сейчас взрослеть! Словно бабочке, мне приходилось продираться сквозь плотный кокон, с отчаянием вытаскивая из него маленькие, склеенные, беспомощные крылышки.
- Дочь, ты у меня умница - разумница, но этого мало. Сейчас если все рухнет, ты будешь просто девочкой с улицы, у которой есть диплом. Знаешь, люди очень быстро отворачиваются от упавших. Закон стаи – слабых сжирают, - он горестно вздохнул и хотел еще что-то добавить, но тут кто-то поскребся в дверь.
- Андрей Петрович! - Аня, наша домработница, осторожно засунула голову.
- Да, Ань, что ты хотела?
- Моя двоюродная сестра, ну вы ее знаете, наверно, Марина, потеряла работу. Ваш друг, Барковский, уволил ни за что ни про что…
При имени заклятого друга отец вздрогнул, будто его ударили плетью. На лбу вздулась вена и запульсировала так, что мне стало страшно.
- Папуль, - я быстренько зачерпнула ложкой мед и поднесла к его губам. – Ну-ка, успокоительное. Давай! – скомандовала я, целуя отца, как маленького, в макушку.
За то время, когда мы не виделись, он сдал неимоверно. Стал, и правда, похож на старика. Плечи согнулись. Лоб, словно резцом скульптора , прочертила глубокая поперечная морщина, выдавая груз навалившихся проблем. Его густые, смоляные волосы, долго сопротивлявшиеся седине, сейчас, кажется, проиграли бой. Половина головы словно подернулась инеем скорби. Но больней всего мне было смотреть в его глаза. Их яркая, всегда искрящаяся жизнью синева словно присыпалась пеплом усталости и глухой боли.
Мне стало по-настоящему страшно – вот так люди и умирают от потрясений. От переживаний. А мужчины – они на самом деле такие чувствительные. Ранимые. Это мы можем позволить себе рыдать в три ручья, выплескивая и настоящее, и надуманное горе. Мужчины молчат. Держат все в себе. И эта боль может рвануть в любой момент. И во что бы то ни стало, необходимо снизить градус этой боли, чтоб не рвануло.
На маму надежды мало. Она как ребенок, хлопает глазками и причитает: «Господи! Что же с нами будет?» Будто Господь ей может ответить или что-то изменить. Получается, из нас троих одна я обладаю супер-силой. И я должна что-то придумать. Потому что потерять отца и получить на руки пятидесятилетнего беспомощного ребенка, в виде мамули, не могу. Я должна что-то придумать.
Подчинившись, отец послушно проглотил мед, запил чаем и благодарно посмотрел на меня.
- Агуша! Девочка моя! – боже мой, в глазах его стояли слезы! Опять пришлось, чтоб не разреветься, больно ущипнуть себя за бок. Едва не подавившись глотком воздуха, я обхватила своего любимого Андрея Петровича за шею.
- Папулька, ты у меня такой классный! У нас все будет хорошо!
Анечка, осознав, что за время ее отпуска у нас в семье что-то изменилось далеко не в лучшую сторону, стояла, наверно забывая дышать, и смотрела на нас, как на финал «Хатико».
Вспомнился любимый фильм папы – «Двенадцать стульев». Зачем? Быстренько сделав перемотку кадров, поняла – Остап Бендер – это образец неунывающего неудачника. Фух, отбрасываем его негативный опыт, берем оптимизм и вперед. Чо там у него главное? А, «Командовать парадом буду я»!
Понимая, как сейчас неимоверно трудно отцу озвучивать ситуацию, я беру ее в свои руки.
- Что твоя кузина? Ань?
- Я наверно, не вовремя?! – огорченно заморгав глазами, пробормотала она.
- Другого времени не будет. Выкладывай.
- Я думала, может она бы могла к вам устроиться? Она очень расторопная! Правильная. А с ней так поступили…, - она растерянно замолкла, предчувствуя неладное.