Братец Дэйв отвел взгляд, посмотрел сначала на Джима, потом на Альфи, ища поддержки. Ему явно было не по себе. Он не знал ни куда деть глаза, ни что сказать. Мэри привстала на цыпочки и, решительно обхватив его лицо обеими руками, развернула к себе.

– Обещаешь? Как на духу? – снова спросила она.

Ответил братец Дэйв не сразу.

– Ладно, тетушка Мэри, – буркнул он наконец. – Я никому ничего не скажу. Даю слово. Святой истинный крест.

Но Джим ему не поверил. Все знали, что после стаканчика-другого Большой Дэйв Бишоп готов выболтать что угодно.

– Мы ведь никому ничего не скажем, правда же, братец Дэвид? – протянул Джим с недвусмысленной угрозой в голосе, чтобы до Большого Дэйва дошло, что он настроен серьезней некуда. – Ты сплавал на Сент-Хеленс и нашел там плюшевого мишку и одеяло, самое обычное серое одеяло. А больше ты ничего не видел, как тебе и сказала тетушка Мэри. Ты же не хочешь расстроить тетушку Мэри, правда? Потому что если она расстроится, то и я тоже расстроюсь. А если я расстроюсь, мало не покажется никому. А мы ведь с тобой этого не хотим, правда?

– Ну да, – пробормотал пристыженный братец Дэйв.

Все это время Альфи, не отрываясь, смотрел на Люси.

– Никогда в жизни не видел настоящего живого немца, – произнес он. – Ничего удивительного, что она молчит как рыба. Она не говорит по-английски. И ни слова не понимает из того, что мы ей говорим. Если она немка.

И тут Люси вскинула на него глаза и на мгновение перехватила его взгляд. Это был всего лишь миг, но Альфи отчетливо понял: она поняла, что он сказал, – может быть, и не все слова до единого, но что-то определенно поняла.

Загадочное появление Люси из ниоткуда вот уже несколько недель подряд было на архипелаге основной темой для обсуждений. Даже новости о военных действиях из Франции и Бельгии отодвинулись на второй план, а уж эти-то новости были на островах главным предметом всех тревог и забот с тех пор, как в прошлом году разразилась война. Разве что дядю Билли эти новости оставляли равнодушным. Ну, так ведь на то он и Билли-Приплыли – живет в своем мире, а все, что вокруг творится, ему нипочем.

Все новости, которые островитяне читали в газетах или слышали от моряков, время от времени заходивших в порт на Сент-Мэрис, снова и снова вдребезги разбивали надежды на скорый мир и подтверждали самые худшие опасения. Первое время все газеты были полны патриотического пыла и восторженного оптимизма, а заголовки пестрели лозунгами и воззваниями к нации. Но в последние месяцы все это куда-то исчезло, уступив место нескончаемым новостям о потерях, о «героическом сопротивлении», «выматывающих противника боях» в Бельгии и «стратегических отступлениях» во Франции. Армии, раз за разом уступавшие свои позиции и несущие многотысячные потери, определенно не побеждали – невзирая на утверждения некоторых газет, которые все еще пытались настаивать на обратном. И большинство людей уже все прекрасно понимали. К Рождеству, вопреки всеобщим чаяниям, их мальчикам вернуться домой явно не светило.

Жители острова старались бодриться как могли. Они изо всех сил пытались поддерживать в сердцах искру надежды, но слишком уж горькими были сообщения о все более катастрофических потерях, слишком ужасающе длинными получались списки убитых, раненых и пропавших без вести. А за последние несколько месяцев на берега островов Силли вынесло тела четырех утонувших моряков Королевского военно-морского флота, и это каждый раз служило болезненным напоминанием о том, что на море дела идут не лучше, чем на суше.