Кони мчались над рекой, и Луня откровенно скучал, лениво озирая окрестности, примечая малейшие движения вокруг. Вон плеснула в воде щука, гоняя рыбью мелочь, вон вышел на той стороне к водопою сохатый, фыркнул, увидав людей, но быстро успокоился – далеко они, неопасно.

Вдруг Луня заметил на дальнем краю прилесной луговины крупного зайца, большими прыжками мчащегося по полю:

– Дяденька, чтой-то русак расшалился! – крикнул он Шыку, указывая рукой на зайца.

Шык только глянул – и тут же остановил своего коня. Следом послушно встали заводные лошади, что везли дорожный припас. Луня натянул повод, и недоуменно посмотрел на волхва, мол, что случилось?

– Не заяц это, Луня… – негромко проговорил тот, всматриваясь в прыжки серого зверька.

– А кто же?

– Арысь! Арыська, по полю скачет, беду кличет! Недобрый зверь, вещий! Тело – как у русака, а личина – бабья! Ох, быть беде, Луня!

– А может, его это… Стрелой! – Луня потянулся к саду за луком: – Я ближе подкрадусь, трава вона высоко стоит, и свалю!

Шык с улыбкой посмотрел на парня:

– А аспида ты стрелой свалишь?

– Нет! Так то аспид, он зачарованый…

– Арысь тоже не проста! Вреда от нее большого нету, но сама она – знак, и знак злой! Как Влес учил, м-м-м:

– Чур нас, чур от этой нечисти!

Шык сотворил из пальцев фиговину, повертел ею в сторону диковенного зверя, плюнул на четыре стороны и хлопнул коня ладонью по крупу:

– Вперед!

Солнце стало клонится к закату, длинные тени от дальнего бора издали казались черными. Колыхалась впереди зыбкая марь от нагретой за жаркий день земли, пряно и сладко пахнуло ветром с приближающейся луговины. Там речка Звинь круто заворачивает к югу, бор на севере отступает, и раскинулся в этом месте широкий заливной луг, где самая сладкая трава, и где род Влеса косит после Ярова дня сено для скотины, для коней, турьих коров, что дают молоко, и для ездовых лосей, на которых зимой сподручнее всего ездить по лесам.

Посреди луговины лежит громадный камень, с добрую избу величиной. На рассвете и на закате отливате камень синим, за то так и прозвали – Синий камень. На боку камня, со стороны восхода высечены на камне две личины, пучеглазые и зубастые. Кем высечены, когда – того людская память не сохранила. Роды считают, что это духи, хозяева лугов, и перед косьбой мажут каменные рожи коровьей кровью, молоком и медом, чтобы не гневались хозяева, чтобы покос удался, чтобы травы не сгорели в стогах, не горчили и скотина с них не пухла.

У этого Синего камня и принял смерть гонец-ар, и Шык, едва впереди показалась округлая спина гигантского валуна, махнул Луне рукой – подъедем, поглядим.

У камня спешились. Луня сноровисто связал поводья коней, набросил кожаные ремени на ноги – арпаки норовисты, оставишь без присмотра – вихрем умчатся, и до ночи будут бродить окрест.

Шык подошел к камню, обошел его кругом, присел на корточки у жутких ликов, простер руки и закрыл глаза, а губы быстро-быстро забормотали слова наговора.

Луня в почтении замер наподалеку, внимательно вслушиваясь в наговор – волхв просил духов камня подсказать ему, что за злая беда приключилась тут прошлой ночью.

Место смерти ара искать было и не надо – в трех шагах от камня трава, уже поднявшаяся вновь после луну назад свершенной косьбы, была смята, вытоптана, а посредине чернела огромная лужа запекшейся, почерневшей крови. Рядом выпирал из травы уже вздувшийся на жарком солнце живот мертвого гонцова коня. Луня, вертя головой, чтобы вонь от мертвечины не лезла в нос, острожно обошел место гибели ара, зорко вглядываясь в траву – вдруг высланные вождем поутру вои, что привезли ара, чего-то пропустил, не нашли?