То я купался на море, и вдруг кто-то схватил меня за ноги, и потащил вниз. Как я ни отбивался, но уже вскоре оказался полностью под водой, с ужасом ощущая, как заканчивается в груди воздух…

Я сделал судорожный глоток воздух уже просыпаясь, и резко сел на кровати, чувствуя, как бешено колотится моё сердце…

За окном всё ещё стояла глубокая ночь, и даже луны не было, так что в комнате стояла абсолютная темнота. Я нащупал кое-как полотенце, висевшее в изголовье кровати, и вытер выступивший на теле пот.

И только после этого понял, что у меня больше ничего не болит…

Нестерпимо захотелось увидеть последствия лечения целителем, и я бодро вскочил с кровати, включил свет, и подошёл к висевшему на стене зеркалу.

Ну, что могу сказать? Сразу было видно, что работал профессионал. Ни малейшего следа не осталось на моём лице от недавних побоев. Рёбра тоже не беспокоили, хотя я даже несколько наклонов сделал, а потом прыжков, проверяя, всё ли в порядке.

Не то, чтобы меня сильно беспокоили те следы, но завтра, или, точнее, уже сегодня, будет медкомиссия, а мне бы не хотелось предстать перед ней в том виде.

И что, вообще, интересно, на меня нашло в том кафе? Такие вспышки ярости мне совсем не были характерны, и обычно я обдумывал каждый свой шаг, а тут вдруг в драку кинулся, и такую сумбурную, хотя логичнее было использовать магию!

С другой же стороны, очень хорошо, что в таком приступе бешенства я не стал в полной мере пользоваться магией, так как это могло закончиться чьей-нибудь смертью. При этом, я помнил, что каким-то образом использовал новый вид магии, которым до этого дня ни разу не пользовался. Надо будет как-нибудь потом обязательно попробовать повторить его.

Обдумывая всё это, я продолжал стоять у зеркала, бездумно пялясь в него, и тут услышал чей-то голос.

– Эхе… Ну и молодэж пошла… Такой здоровый парэн, и в зэркало нэ налубуется нэкак… Ниндиадәкелек.

Парень я уже был учёный и ко всему привыкший, так что подпрыгивать и хоть как-то себя выдавать я не стал. Спокойно окинул комнату взглядом через зеркало, и, никого не увидев, направился к кровати, по пути осторожно осматриваясь.

– Зра я, видымо, рэшил, что настоящый мужчина у нас появился. Тожэ, видать, с отклонэниями. Эхе… Так и вымирит чэловэчэский род скоро. Төгәл!

Далеко не сразу я сообразил, что звук идёт откуда-то сверху шкафа, где обнаружился сидевший на нём маленький смуглый человечек, с большим носом, и в ярко красной рубашке.

Человечек взлохматил свои длинные чёрные волосы, печально вздохнул, встал, и направился к другому концу шкафа, который был ближе к двери.

– Ты то ещё кто? Домовой, что ли? – спокойно спросил я, когда он уже явно собрался спрыгнуть с шкафа. Услышав мой вопрос, он застыл на месте.

– И в зеркало я вовсе не любовался, а просто проверял, насколько хорошо вылечили мои раны. Так что не надо вот этих намеков. Нормальный я, – продолжил я, с интересом глядя, что он будет делать.

Он отмер, и повернулся ко мне.

– Э! Ты мэня видышь, што ли? – всё с тем же странным акцентом удивлённо спросил он.

– Вижу, вижу, – со вздохом, признался я, – Твою рубашку трудно не заметить.

– Красывая, да? – довольно покосился он на неё.

– Ага, – зевнул я, и улёгся, – Так ты кто вообще такой? Домовой?

– Ну-у, – протянул он, – Почты… Бичура я. Это у вас, русских, домовые, а тут мы – бичуры.

Я чуть не заржал, так как слово это у меня вот вообще не ассоциировалось с домовыми, а скорее, с какими-то бомжами.

– Ну и зачем же ты, бичура, пришёл ко мне в комнату? – сонно поинтересовался я.