Время от полудня до вечера он не жаловал вообще, а уж нынче оно выдалось хуже некуда: нескончаемые часы, перемежаемые предложениями выпить, пообедать и снова выпить, которые он отвергал. В это время крутили фильмы, приходилось надевать наглазники. Салон был залит оранжевым светом, густым и неприятным.

Однажды Мэйкон возвращался из особо тяжелой поездки в Японию, где по вывескам не отыщешь обратную дорогу в гостиницу, и Сара встречала его в Нью-Йорке. Она хотела сделать сюрприз на их пятнадцатилетнюю годовщину. У Бекки из трансагентства вызнала номер токийского рейса, забросила Итана к матери и примчалась в аэропорт Кеннеди. В пикниковой корзинке Сара привезла сыр и вино, коими они угощались прямо в зале ожидания, коротая время до рейса в Балтимор. Память запечатлела каждую деталь того пира: ломтики сыра на мраморной доске, вино в хрустальных фужерах, сумевших пережить дорогу. До сих пор помнился шелковистый вкус бри. А перед глазами была Сарина рука, красивая и маленькая, решительно нарезавшая хлеб.

Однако нынче Сара не встретит его в Нью-Йорке.

И даже в Балтиморе не встретит.

На парковке Мэйкон забрал машину и сквозь набрякшие сумерки, сулившие нечто драматическое – грозу либо зарницы, – поехал в город. Может, Сара ждет его дома? Она в полосатом халате, который он так любит? А в патио на столике накрыт холодный ужин?

Дабы не принимать желаемое за действительное, Мэйкон тормознул у магазина «7-11» и купил молока. Потом поехал за Эдвардом. Он как-то сумел заблудиться и к клинике «Мяу-Гав» подъехал перед самым закрытием. За конторкой никого не было. Мэйкон стукнул по звонку. Девушка с конским хвостом высунулась из двери, выпустив сумятицу воев, писков и рыков в разных тональностях, напомнившую настраивающийся оркестр.

– Да? – сказала девушка.

– Я за своей собакой.

Девушка подошла к конторке и открыла папку:

– Фамилия?

– Лири.

– Ага. Одну минуту.

«Что теперь отчебучил Эдвард?» – подумал Мэйкон.

Девушка скрылась, а через секунду появилась та, курчавая. Нынче она была в чересчур коротком платье – крупные розовые цветы на черном фоне, глубокий вырез, накладные плечи – и босоножках на нелепо высоких каблуках.

– Привет! – радостно сказала женщина. – Как съездили?

– Ничего… Где Эдвард? С ним все в порядке?

– Да, все хорошо. Он был просто душка.

– Ну вот и чудесно.

– Мы с ним с ходу поладили. Не знаю почему, но я, похоже, ему глянулась.

– Прекрасно. – Мэйкон прокашлялся. – Можно его забрать?

– Сейчас Каролина его приведет.

– Ага.

Помолчали. Женщина облокотилась на конторку, переплела пальцы и, игриво улыбаясь, разглядывала Мэйкона. Он отметил ее ногти в багровом лаке и темную губную помаду, придававшую рту странную угловатость, свойственную некоторым сортам яблок.

– Кх-м. Может, я пока расплачусь? – сказал Мэйкон.

– Да, конечно. – Женщина перестала улыбаться и раскрыла папку. – С вас сорок два доллара.

Мэйкон протянул кредитку. Женщина неловко ковырялась с терминалом, поскольку, оберегая ногти, действовала подушечками пальцев. Потом каракулями заполнила квитанцию и подтолкнула ее Мэйкону:

– Подпись и телефон. – Перегнувшись через стойку, она следила за его ручкой. – Это домашний телефон или рабочий?

– Всё вместе. А что? Какая разница?

– Просто спросила. – Столь же неуклюже она оторвала второй экземпляр квитанции, который отдала Мэйкону, а первый кинула в ящик конторки. – Не помню, говорила я, что занимаюсь, между прочим, дрессировкой собак?

– Надо же. – Мэйкон посмотрел на дверь, за которой скрылась девушка. Он всегда нервничал, если Эдварда долго не выводили. Что они там делают – уничтожают улики?