— Вам нехорошо? — спрашивает врач осторожно. — Мы не будем забегать вперед. Я просто предупредила вас о возможностях, чтобы избежать неожиданностей. Не накручивайте себя раньше времени. Сейчас всё узнаем, деточка.

Я слабо улыбаюсь и опять киваю. Расстёгиваю брюки и, спустив их, ложусь на кушетку. Поднимаю блузку вверх и смиренно складываю руки чуть нижи груди. Хуже, чем сейчас, ведь уже не будет? Потому что самое сложное — это неопределенность. Можно накрутить себя до такого состояния, что тронешься мозгами.

Уперев взгляд в потолок, я молюсь.

Сама не знаю о чём... но прошу у Господа, чтобы всё было хорошо.

Радова выдавливает мне на кожу гель и прижимает датчик к моему телу. Ведёт его сначала вверх, размазывая прохладную субстанцию, отчего я покрываюсь мурашками, а затем вниз. Она чуть щурится, вглядываясь в монитор, а потом разворачивает его ко мне.

Я забываю, как дышать.

10. 10

— Хотите послушать сердечко? — улыбаясь, спрашивает врач. — Всё хорошо, Олеся Сергеевна, дышите.

Меня колотит, натуральным образом потряхивает, и дышать — последнее, что у меня получается. Всё внимание сконцентрировано на компьютере.

Радова подавляет смешок, видимо, забавляясь моей реакцией. А мне с трудом даётся этот первый вдох, после того как я увидела на экране монитора своего ребёнка.

Моего ребёнка.

Только слепой бы не понял, что там изображено. Я, если честно, предполагала увидеть какую-нибудь фасолину или горошину размером с ноготок, потому что живота у меня нет. Совершенно плоский. Но нет… я чётко вижу маленькое туловище, голову и четыре круглые точки. Две по бокам и две внизу, там, где должны быть руки-ноги.

Смотрю, смотрю, смотрю и не могу поверить.

— Это… это... — Тычу пальцем в экран, быстро моргая.

Кажется, я сейчас расплачусь, потому что не понимаю, как справиться с навалившейся на меня лавиной эмоций. Это и восторг, и радость, и счастье, и страх, и непонимание. Целый спектр, от которого меня просто разрывает на части! А ещё я чувствую любовь… в этот самый миг я переполнена — от кончиков пальцев до корней волос — самой большой любовью на планете Земля.

— Ножки и ручки. Они ещё не до конца сформированы. Придёте недельки через три, малыш уже сможет помахать вам пальчиками. Тогда и пересчитаем их. Слушаем сердце?

Я киваю. Слов у меня до сих пор нет.

Внутри меня живёт жизнь, новый человек. Пока ещё маленький, крошечный, но уже с сердцем, которое умеет биться.

Радова нажимает клавишу на клавиатуре, и я дёргаюсь.

Звук заполняет кабинет, и мои глаза округляются ещё больше. Я даже приоткрываю от восторга рот.

Тук-тук-тук.

На глаза набегают слёзы, которые уже невозможно сморгнуть. Они стекают по щекам, и я всхлипываю, не таясь.

Живой. Мой малыш живой.

— Сердечный ритм в норме, сто пятьдесят ударов в минуту. Всё у вас хорошо на первый взгляд, — спокойно говорит врач, словно не замечает моего предистеричного состояния.

Она продолжает водить датчиком по животу и удовлетворительно кивает сама себе, убирая его через несколько минут.

— Нужно будет сдать анализы. Можно у нас, можно в обычной поликлинике. У нас также есть возможность вести беременность. Можете наблюдаться у меня.

Растерянно киваю, вытирая салфетками живот. Способность говорить потихоньку возвращается ко мне, но я всё ещё таращусь в экран монитора, на котором застыла фотография моего малыша. Или малышки.

— А какой у меня срок? — спрашиваю тихо.

— Девять-десять недель. Мы же сохраняем плод? — вдруг спрашивает доктор.

Тон у Радовой остаётся таким же доброжелательным, но атмосфера в кабинете значительно меняется. Я чувствую, как от этой доброй приятной женщины повеяло холодом, хоть внешне она этого никак не выказывает.