Я уходил всё дальше от нового храма, минуя коридоры и ответвления, туда, где давно не бывали другие прихожане. Боги покидают этот мир, но сносить их храмы нельзя, кто знает, когда они решат вернуться. И чем отомстят за разрушенную обитель.

По лабиринту, вглубь острова, я шёл, гадая, как вывернуться из неприятностей. Но ни один вариант не мог удовлетворить или порадовать. Оставалось лишь надеяться, что моя невеста окажется не такой глупой, какой я её запомнил.

В этой части практически никто не бывал, следы запустения угнетали, мусор, ветки и листья, нападавшие сквозь отсутствующую крышу, хрустели под ногами. Наверное, уже не осталось жрецов, служивших этим богам, а новые послушники не горели желанием отдавать свою душу тем, кто давным-давно покинул своих детей.

Поэтому громкий всхлип стал для меня неожиданностью. Я прислушался, услышал перестук, словно кто-то пнул камень, и направился в ту сторону. Низкая арка не стала помехой, и я вошёл в тёмное помещение. Пришлось зажечь огонёк, стихии позволили, и я облегчённо выдохнул, разглядев целый потолок. По крайней мере, пока я здесь, он не упадёт.

– Кто тут?

Мне никто не отозвался, но тихий шорох подсказал, в какой стороне искать собеседника.

Собеседницу.

За мрачной статуей старого бога, чьи черты лица успело стереть время, сидела испуганная девчонка, настолько чумазая, что её и не сразу было видно в полумраке. Разве что голубое платье выделялось, чуть ли не светясь.

– И чего ты тут прячешься? – улыбнулся ей и протянул платок.

Потёки слёз на пыльной мордашке смотрелись презабавно. Светлые кудряшки жалостно дрогнули, она встала, и я понял, что девчонка чуть старше, чем мне показалось сначала, лет тринадцать.

Она всё также молчала, и я предпринял ещё одну попытку заговорить.

– Тебя проводить к родителям?

– Разве что убьёшь, – вдруг прошептала она. – Они умерли.

– Прости. Но здесь никого нет, ты можешь заблудиться, – и пусть лукавил немного, но оставлять её одну не хотелось.

– Могла бы, осталась навсегда, – она вытерла моим платком лицо и вздохнула.

А я зацепился взглядом за такой же браслет, как и у меня. И всё понял. У нас в Аменции ранние браки и помолвки были запрещены. Нет, в шестнадцать, после первого совершеннолетия, опекуны или родители могли заключить помолвку, и это уже никак не порицалось. Но я знал, что в других странах были другие законы, и эта девочка вполне могла сегодня выйти из храма чьей-то женой. Храм Всех Богов не делил народы, не признавал законы, принимал молитвы и пожертвования от всех, кто обращался. Единственное место на всём Энвере, где все были вынуждены сохранять подобие мира, остров в Круглом море, Тайверда. Но мир означал и другое, терпимость к чужим законам, какими бы дикими они ни были.

– Тебя выдают замуж? – спросил у неё.

Девочка поморщилась, попыталась стянуть браслет и чуть не расплакалась снова.

– Помолвка, – ответила тихо. – До совершеннолетия. А он старый! И противный! – она подняла на меня светлые голубые глаза. – Няня говорит, хочет… до наследства добраться, – запнулась, но всё равно сказала. – Я неглупая, сама понимаю, что мама с папой оставили много… И я… Но он ведь такой старый! Дядя Онвер говорил, что будет обо мне заботиться, а сам!

Я не ожидал, но девчонка внезапно устремилась ко мне, обняла, прижимаясь к груди. Её потряхивало, но она уже не плакала, и мне стало её жаль. Надо же, такие разные, но такие похожие истории. Сказал бы мне кто-нибудь раньше, что такое возможно, я бы не поверил.

– Тихо, не плачь, – поглаживая её по спине, попытался утешить. – Слушай, всё не так плохо. Если хорошо помолиться, то боги подскажут выход.