– Майк, пожалуйста, это всего лишь мелочи. Давайте все успокоимся. Ты же знаешь, что она умница, будет заниматься и обязательно сдаст все экзамены на «отлично». – Мама смотрит на меня, взглядом давая понять, чтобы я не произносила ни слова. – Дай ей время. Она старается, разве ты этого не видишь?

– Недостаточно. – Он бросает на меня взгляд, в котором нет ничего, кроме разочарования, и выходит из кухни.

Вот так за пять минут наш вечер превратился в дешевое телевизионное шоу.

Добро пожаловать в семейство Андерсон.

Я лежу в своей кровати, мысленно возвращаясь к произошедшим за сегодня событиям. Узнав результаты теста, я сразу представила реакцию папы. Но одновременно с этим на меня почему-то обрушилось облегчение оттого, что балл не такой высокий. В таком случае я все-таки могу не пройти в Гарвард, а последовать своему желанию и поступить в учебное заведение моей мечты. «Королевскую академию танца» в Лондоне.

Вопрос «что сделает папа, если я не оправдаю его надежд?» моментально возникает в голове. Этот человек страшен не столько в гневе, вспыхивающем за долю секунды, сколько в методичном уничтожении каждой положительной эмоции. Он поглощает токсичностью любого, кто ему неугоден. Все должны быть идеальны. Идеальная красивая жена, преподносящая ему идеальный вкусный ужин в идеально чистом доме. Идеальная старшая дочь, беспрекословно следующая его требованиям. Идеальная младшая дочь, которая научилась молча проглатывать его агрессию, роботизированно выполняя каждую его прихоть с каменным выражением лица.

Папа никогда не применял к нам физическую силу, но порой эмоциональное насилие намного больнее. Раны, которые оно оставляет, никто не видит. Они не заживают и не покрываются коркой.

Роре всего одиннадцать лет. На ее долю также выпадет достаточно упреков, требований и высочайших стандартов нашего папы. Но она, возможно, умнее, чем я, потому что каким-то образом ей удается не доводить его до точки кипения одним лишь неверным словом. Если проанализировать, то чаще всего Аврора просто молчит. Отец громыхает и громыхает, стучит по столу, а она просто смотрит на него безжизненным взглядом, словно перед ней пустота. В конце концов он понимает, что не добивается от нее нужной эмоции, подпитывающей его требовательного, вечно голодного зверя, и успокаивается. А я, по своей глупости, продолжаю ему отвечать, лить слезы, показывать слабость, в которую папа с аппетитом вгрызается.

Прокручивая события дня словно кинопленку, я вспоминаю столкновение с Леви. Что он имел в виду, когда сказал, что не может видеть мои слезы?

Из меня вырывается страдальческий стон.

Я не понимаю этого человека уже на протяжении многих лет. Мне иногда кажется, что мы сами не знаем, почему перестали дружить и стали друг другу чужими людьми. Я никогда не испытывала к нему искренней ненависти, просто возвращала ему в ответ его же поведение. Может, такой способ взаимодействия стал единственным вариантом держать хоть какую-то связь? Почему мы пытаемся быть холодными, но при каждом столкновении – не важно эмоциональном или физическом – воздух вокруг нас становится горячим, как в преисподней?

Вопросы, ответы на которые из нас двоих, наверное, не может дать никто.

Я погружаюсь в воспоминания, возвращаясь в тот день, когда он впервые отверг меня.

Легкие горят оттого, как быстро мне приходится бежать за Леви. Он уже несколько недель не разговаривает со мной, да и вообще ни с кем. Я знаю, что в его семье случилось горе, но вдруг мне удастся его поддержать? Он мой друг, а друзья находятся рядом даже в самые трудные времена. Папа опять наказал меня, и теперь мне нельзя ходить куда-либо, кроме школы. Так было до тех пор, пока мама не встала на мою сторону. И вот сейчас, возвращаясь с тренировки, я заметила его. Мне нельзя упустить шанс поговорить с ним.