– Проснулась? – спрашивает и глаз с меня не сводит.

Киваю на автомате, а сама бросаю взгляд на руки мужчины и замечаю в красивых сильных пальцах зажатую шелковую ленту…

Вмиг подкатывает паника и кажется, что этот мужчина меня душить собрался. Вздрагиваю, вбиваюсь в высокую спинку. Запоздало понимаю, что платье чуть не слезает с меня, оголяя плечо, ловлю материю, которая вдруг решила сползти еще больше.

– Тише, – произносит ровный холодный баритон.

Вот вроде и голоса ни на ноту не повысил, но в каждой букве приказ и невозможность ослушаться.

– Без резких движений…

Моргаю. Пытаюсь понять, что здесь происходит, вспоминаю, что я стала случайным свидетелем некрасивой сцены и, наконец, складываю два плюс два в мозгу.

Мужчина явно не намеревается меня душить. Вероятнее всего, незнакомец просто помог со шнуровкой, вернув мне возможность дышать.

За что я должна его поблагодарить, но у меня отчего-то язык к небу прирастает, а щеки краснеют от понимания, что я не знаю, что еще мог увидеть мужчина со звучной фамилией Князев, пока спасал меня от внезапной асфиксии…

– Ты меня слышишь? – интересуется равнодушно.

А я глаз оторвать не могу от незнакомца, который выглядит настолько идеально, что у меня опять дыхание пропадает.

Не то, чтобы мужчина, застывший напротив, эталон красоты. Нет. Но в нем присутствует откровенная самость, мужественность, брутальность. И глаза у него волчьи, прошивающие насквозь. Мерцающие холодным блеском равнодушия.

Айсберг настоящий. Безэмоциональный. Пробегается по мне быстрым взглядом. Осматривает с головы до пят. А я чувствую, как от его отстраненного внимания у меня даже ушки гореть начинают.

Не привыкла я к общению, особенно с такими вот образчиками силы и власти.

– Как себя чувствуешь?

Интересуется опять-таки скупо и голос у него уверенный, интонации проскальзывают, словно в большинстве времени мужчина именно приказывает.

– Бывало и лучше, – наконец, отмираю и пытаюсь смягчить всю нелепость ситуации, – я… вы… извините меня…

Прикусываю губы. Мне все еще дико неудобно за то, что слышала его разговор с, наверное, уже бывшей невестой, ну и за то, что доставила неудобство, потому что я таки отключилась и незнакомец, судя по всему, меня поднял на руки и перенес на софу.

– Спасибо, что не оставили лежать на полу и еще раз простите…

– За что извиняешься? – спрашивает и вгоняет еще в более смущенное состояние.

Не отвечаю на его вопрос, просто пожимаю плечами, но, кажется, незнакомец не любит, когда его вопросы остаются без ответов. Поэтому я не выдерживаю его сверлящего взгляда и добавляю:

– Извините, что доставила неудобства, связанные с моим обмороком... Ну и простите, что стала свидетельницей вашего разрыва…

Хмурится, явно не нравятся мои слова, и он это открыто демонстрирует, а я чувствую скрытую угрозу в каждом его жесте, поэтому быстро добавляю:

– Будьте уверены, я никому не расскажу о том, что видела и слышала…

Ухмыляется. Губы раздвигает в улыбке, а я на мгновение подвисаю. Даже улыбка у него брутальная, подчеркивающая острые скулы и пухлые ровные губы.

– Разумеется, не расскажешь, – отвечает абсолютно спокойно, а у меня от его голоса мурашки по спине струятся и кажется, что кто-то невидимую петлю на горло набрасывает.

Воздух спирает, хотя корсет уже совсем не давит.

– Где твой жених? – скупо интересуется незнакомец, бросая на меня очень внимательный, цепкий взгляд.

Приближается плавным уверенным шагом, а я внезапно ощущаю туалетную воду мужчины. Явно дорогой одеколон с нотками морской волны. Холодный аромат с запоминающимися пряными нотками. Удивительно идущий незнакомцу.