Виктор осторожно потрогал голову и провел ладонью от макушки до лба. Потом по всему лицу – аналог умывания. Почистить зубы было нечем, и он сунул в рот кривую, как распредвал, сигарету. И только после этого открыл глаза.

Ух-х…

В зеркале мелькнуло что-то обезьяноподобное – но не обезьяна. Что-то гораздо более тусклое и опухшее.

«Обезьяны правильно делают, что не пьют», – подумал Виктор с отчаяньем. И он тоже завяжет. Не сегодня, разумеется, но когда-нибудь – непременно.

Стукнув по двери, он выбрался из машины и поприседал, разминаясь. На него тут же напал убийственный кашель, и Мухин с омерзением выплюнул сигарету. Отхаркиваться с каждым днем приходилось всё дольше, и он подозревал, что однажды найдет свои легкие на земле. Они будут черные и очень маленькие, и из них будет торчать саженец конопли.

Виктор помочился на заднее колесо и выковырял из пачки новую сигарету – разнообразие привкусов можно было забить только куревом. Попутно предстояло сориентироваться, куда это его вчера занесло. Если территория дружественная – нормалек, если нейтральная – тоже терпимо. А если чужая…

«Свалить бы, пока не поздно», – родилась трезвая мысль.

Виктор обошел свой «мерседес» и, похлопав по ржавой крыше, взглянул на небо. Дождя вроде не намечалось, но и солнца тоже не было. Беда, а не погода.

Дома с серыми, в потеках стенами стояли вокруг плотной коробкой – непонятно даже, как заехал. На веревках, натянутых между железными лестницами, болталось такое же серое, тяжелое на вид белье. Из открытых окон вместе с запахами пищи неслись незлобивые матюги, тоскливые песни и звон железной посуды – народ похмелялся.

Виктор зевнул, щелчком отбросил окурок и, еще раз хлопнув по крыше, пошел садиться за руль. Внезапно в салоне раздалось какое-то шуршание. Мухин резко отпрыгнул в сторону и, выхватив из кармана нож-бабочку, двумя привычными движениями освободил лезвие.

На заднем сидении снова пошевелились, и к стеклу прилипли чьи-то нечистые пальцы – стеклоподъемники в «Мерсе» давно уже не работали. Виктор врезал носком по облупленной ручке – дверца распахнулась, и из нее, икнув, вывалилась какая-то старая шлюха с заголенным задом.

– Эй… ты чё… – медленно сказала она.

Шлюха была пьяна – еще со вчерашнего дня, а может, и с позавчерашнего.

– Упала… упала я… – выговорила она с усилием. – Витек. Ты… Витек… у нас пиво есть?

Мухин с отвращением наблюдал, как бабища, цепляясь за мокрое колесо, поднимается на ноги, как она одергивает кожаную юбку, и всё пытался вспомнить, откуда она взялась, а главное – сколько надо было принять на грудь, чтоб разделить ложе с такой выдрой.

– Ползи отсюда, – процедил он.

– Довези… – она снова икнула, – довези до бара. А?..

– Как тебя зовут? – неожиданно спросил Мухин.

– А тебе… што? – женщина заняла вызывающую, по ее мнению, позу. – Тоже мне… ка… кха…

Он испугался, что ее вырвет, и поспешно отступил.

– Кхавалер нашелся! – заявила она и, лихо крутанувшись на каблуке, поплелась к мусорным бакам.

– Погоди! – крикнул Виктор.

– Ну, – она обернулась и одарила его иронической улыбкой. – Ну и чё?

– Слушай, мы вчера с тобой на дачу не ездили?

Женщина пошаталась, как бы в раздумье.

– Торчок ты конченый, понял? Дача!.. Твоя дача в Магадане. Понял?

Мухин рухнул на продавленное сиденье и с опаской потрогал приборную панель. Поверхность была теплая, твердая, пыльная – абсолютно материальная. Он повернул к себе зеркало и ощупал недельную щетину. И посмотрел на часы.

Одиннадцатое июня, пятница, девять утра.

– Ох, ты-ы… – проронил Виктор.

Он машинально сунулся во внутренний карман и уже выудил оттуда паспорт – пластиковую карточку размером с обычную кредитку, как вдруг сообразил, что подсказки ему не нужны, и не глядя опустил карту обратно.