Однако подход, принятый в русистике, логически уязвим: получается, что значение оказывается свойственно одновременно целому и части. Выделение морфем как сегментных единиц во многих случаях очевидно и в фузионных языках; недаром модель «морфема – слово» хорошо прижилась в европейской лингвистике. Но главный недостаток модели «слово – парадигма» в ее неуниверсальности: она предполагает первичное выделение слов, которое для многих языков оказывается затруднительным. Кроме того, в большом количестве языков парадигма очень велика, в арчинском языке (Дагестан) от одного глагольного корня может быть потенциально образовано более полутора миллионов форм [Кибрик и др. 1977. Т. 3: 36]. Зато модель «морфема – слово» хорошо работает именно для агглютинативных языков [Даль 2009 [2004]: 316]. К фузионным языкам она также применима, хотя, как отмечено выше, в отдельных случаях приводит к трудностям. Модель «морфема – слово», в отличие от другой модели, не делает принципиальных различий между морфологией и синтаксисом: там и там описывается комбинирование элементов [Там же: 315–316].

С этим вопросом связан еще один, обычно не обсуждаемый в русистике, но все-таки поднимавшийся рядом лингвистов. «Чтобы выделить в словоформах лексическое, т. е. основное для слова как единицы словарного состава языка значение, иначе говоря – чтобы в словоформах увидеть именно конкретные слова как таковые, а не отдельные их грамматические формы, необходимо, следовательно, отвлечься от грамматического момента в каждой словоформе, представляющей собой одно и то же слово» [Смирницкий 1955: 15]. Эта точка зрения сохраняется и у А. А. Зализняка [Зализняк 1967: 19–20]. Такой подход естественно согласуется со словоцентризмом, но часто встречается и у лингвистов, с ним не связанных. В виде примера можно привести уже упоминавшуюся концепцию И. Ф. Вардуля или выделение «парадигматических классов» у Г. Глисона [Глисон 1959 [1955]: 143–144].

Встречается, однако, и иная точка зрения. Выше уже упоминалось разграничение «семантемы» и «синтаксической молекулы» у Ш. Балли. Эти единицы, помимо сущностных различий, не совпадали и по границам. Ш. Балли писал: «То , что называют словом, означает или чисто лексический знак, лишенный какого бы то ни было грамматического элемента… или неразложимый комплекс знаков, способный функционировать в речи, так как он бывает снабжен актуализаторами и грамматическими связями… Только в силу чистой условности слово в словаре имеет форму именительного падежа, так как окончание этой формы является грамматическим знаком, который лишает lupus (латинское слово со значением ‘волк’. – В. А.) его качества чисто лексического знака… В силу такой же условности глаголы во французских словарях ставятся в инфинитиве, что создает иллюзию, будто последний выражает глагольное понятие в его чистейшей форме. В действительности же в marcher ‘идти’ понятие “ходьбы” содержится в основе: суффикс -er является знаком, показывающим, что глагол функционирует как существительное» [Балли 1955 [1932]: 316]. То есть для латинского языка, где, как и для русского языка, норма – наличие в слове грамматического аффикса (вроде -us в упомянутом lupus), семантема равна основе; то же и для французского, если в слове есть окончание вроде -er в marcher. Но норма для французского языка – семантема, способная употребляться самостоятельно и равная молекуле, вроде loup ‘волк’. См. также вышеприведенное высказывание А. Мейе об «основе, выражающей понятие». Рассмотрение в качестве лексической единицы основы, а не словоформы встречается изредка и в отечественных работах, посвященных не русскому, а какому-нибудь другому языку: арабскому [Габучян, Ковалев 1968: 47–49], немецкому [Шубин 1962: 23–24].