– И мне тоже пора, – поднялся Жора Крюков. – Одно плохо, что с оттопыренными штанами идти придется.

Телефонный звонок прозвучал в тот самый момент, когда за Мишей Хвостом захлопнулась дверь. Сева Вологодский не торопился – поднял трубку после третьего гудка.

– Да… Хорошо… Сейчас буду.

Вологодский поднялся с кресла и почувствовал легкое волнение. Оно посещало законного всякий раз, когда ему следовало встретиться с этим человеком.

– Пойдешь со мной, – сказал он стоящему в дверях Лосю, – разговор у меня будет.

– Надо – так надо, – неопределенно повел плечом Глеб.

Сева Вологодский выглядел слегка напряженным – не частое состояние для его раскрепощенной души.

– Как там, уезжают? – Голос звучал слегка рассеянно, похоже, он спросил только для того, чтобы нарушить тишину.

Внизу послышался звук отъезжающей машины.

– Еж поехал… Сейчас и Миша тронется.

Но, судя по лицу, ответ Севу интересовал мало.

– Ладно, пойдем.

Поднялись на второй этаж. Сева Вологодский остановился как раз напротив той комнаты, где был заперт парализованный старик.

Лось удивленно посмотрел на вора:

– Сева, послушай, здесь нечего ловить. Тут находится один полоумный де…

Договорить он не успел. Дверь неожиданно открылась, и на пороге предстал тот самый парализованный старик. Теперь Лось понял, что его насторожило во внешности старика в первую встречу, – глаза! Нет, они выглядели необыкновенно старыми, глубоко запавшими. Но вот то, что пряталось в глубине зрачков, заставляло невольно насторожиться.

Воля.

Она как будто бы плескалась через край, как это происходит с кипящим чайником, до самых краев наполненным водой. Так ведь и обжечься можно.

– Не ожидал? – добродушно посмотрел старик на Лося. – Ладно, проходи, рано меня хоронить, я еще и сгодиться могу.

Голос у старика был спокойный, ни одной высокой ноты. Так разговаривать могут только люди, привыкшие к тому, что их обязательно услышат и поймут.

Уродливое инвалидное кресло с обтертыми подлокотниками, словно наказанное, убого покоилось в самом углу.

– Это Лось, – проговорил Сева Вологодский.

Глеб удивился его тону, никогда он не слышал в голосе Севы сразу столько непоказного уважения.

– А ты думаешь, я не знаю? – хмыкнул старик. – Или ты думаешь, я на старости лет вальтов ловить начал?

– Нет, но…

– Ничего подобного! Память у меня еще получше, чем у некоторых молодых. Это тот самый Лось, что кассу у «Московского» универмага взял. Так?

Уважительный тон Севы Вологодского совсем сбил с толку Лося. Об этом ограблении ювелирной лавки знали очень немногие, и нужно обладать немалыми чинами, чтобы заполучить доступ к подобной информации.

Ему бы ответить грубо, переть буром. Да и голосу солидности добавить, но вместо этого Глеб смущенно пролопотал:

– Давно это было. Я уже забывать стал.

– Вот видишь, ты забывать стал, а я еще помню. И знаешь почему?

– Почему же?

– А потому что слежу за тобой. Большой толк из тебя будет. И нашему воровскому братству поможешь. Надумаешь в люди подаваться, так я тебе первый рекомендацию черкну.

Горло у Лося перехватило:

– А кто ты?

– Ты ему не сказал? – повернулся старик к Севе.

– Договоренности не было.

– Ну и правильно, – охотно согласился старик. – Гоша Антиквариат, слыхал о таком? Чего же ты глаза-то вытаращил? Или, может быть, я страшный такой?

Гоша Антиквариат был одним из апостолов воровского мира. Возможно, даже самым главным из них. Он как никто другой знал воровские заповеди и трактовал их безо всяких еретических правилок. Лосю он всегда представлялся очень ветхим, точно таким же, как библейский Соломон. Но сейчас, глядя на него, охотно верилось, что Антиквариат запросто вмещает в себя еще лет пятнадцать активной жизни. Руки сильные, совсем не старческие, привыкшие к тяжести металла, вот только кожа на ладонях слегка сморщенная, – какая бывает только у стариков, – словно подернутая паутиной ветхости.