Ее клоны, одетые в мини, засмеялись словно гиены.

Луна пристально посмотрела на нее, а затем сделала вид, что пихает пальцы в горло. Я еле сдержал улыбку, а она повернулась ко мне.

– Комната Спенсера. Через пять минут.

Спальня Спенсера была звуконепроницаема, и это было то, над чем мы с Хантером вечно подшучивали. Не важно, что Барон – отец Вона: должно быть отстойно знать, что кто-то трахает твою мать настолько сильно, что для этого нужны звуконепроницаемые стены, чтобы не разбудить соседей.

Хотя я не слышал голоса Луны, но знал, что она злится. Я читал это в ее внимательном хмуром взгляде. Я видел его каждый раз, когда она отвергала меня – не один, не два, а три раза. Какое это имеет значение, если я могу трахнуть каждый рот в этой комнате? Мы все равно не вместе.

– Закончу кое-что и поднимусь. – Я сделал глоток пива, развернулся и шлепнул Арабеллу по заднице по пути к Вону, чтобы попросить ключи от спальни его предков.

Я был немного зол, но в такой критичной ситуации немного расслабился.

Прямо сейчас, казалось, я мог дышать огнем. В моей семье не злоупотребляли психоактивными веществами, поэтому обычно я жестко ограничиваю себя в травке и алкоголе на вечеринках.

Но обычно я не узнаю, что моя мама официально перестает быть кандидатом на трансплантацию легких, а значит, врачи буквально отказались от нее.

Сегодня я узнал об этом.

Моя мама больна. Серьезно больна. У Розы кистозный фиброз. Ей повезло, что она дожила до сорока лет, не говоря уже о том, через что ей пришлось пройти за эти годы. Недавно терапия стала более интенсивной и частой. Она стала оставаться в больницах дольше обычного. Иногда на несколько недель. Ее легкие не справлялись. Остальное тело тоже было уже не в том состоянии. Внешне она выглядела хорошо. Прекрасной. Живой. Но внутри ее печень и почки разрушались. Как и наша семья.

Честно говоря, я был удивлен, что отец не вырвал собственные легкие и не затолкал их ей в глотку, когда узнал диагноз. Этим вечером я был в ярости и уже не контролировал себя. Все, что я знал – мне надо заглушить боль от того, что маме нельзя пересадить легкие, и от того, как она рыдала, сгорбившись над рабочим столом отца.

Пять минут спустя я открыл спальню и впустил Луну, закрывая за нами дверь. Комната Спенсеров оказалась самым диким, что я когда-либо видел. Если бы у шоу «Тачку на прокачку» и Букингемского дворца появился ребенок, он был бы этим местом. Королевские темно-синие шторы закрывали окна от потолка до пола и гармонировали с обитой калифорнийской кроватью королевского размера. Все остальное было золотым и кроваво-красным. На стенах висели автопортреты пары Спенсер в сексуальных позах, которые нам не следовало бы видеть – именно по этой причине они запирали комнату, когда их не было дома.

Луна упала на огромную кровать в позе снежного ангела. Она выглядела отстраненной. Задумчивой. Облокотившись плечом на один из портретов, я наблюдал за ней, готовый защищаться.

– Почему ты отдаешь себя каждому, кто попросит? – спросила она, а на глазах блестели непролитые слезы.

Интересно, и это Луна, которая сделала все возможное, чтобы игнорировать мои шалости с девушками весь прошлый год, а так же тот факт, что у меня есть член. Я склонил голову, рассматривая ее. Я не был мудаком – по крайней мере, для нее, а, может, и для всех. Но она переступает порог, если думает, что может указывать мне, что делать в свободное время.

– Потому что мне это нравится. – Я пожал плечами.

Она наградила меня взглядом типа «тебе это точно не нравится».