– Раскрыть тайну двойных планет! – вместо него ответила Элизабет. – Но согласитесь, если мы подружимся с местными, а они наверняка знают свою планету лучше нас, то вы легче достигнете обеих целей! Найдете если не гибсоний, так что-нибудь еще!

– Вы думаете?

– Уверена! – Элизабет встряхнула волосами. – Потому нам лучше сотрудничать! Мы – команда!

Цунами прилива оборвало разговор. Абуладзе и Роверто остановились у перил. Моника вышла из домика за приземлившейся ракетой, подошла к ним. С перекошенным лицом профессор смотрел на водоворот у опоры.

– Что случилось, Лев Саныч? – спросила Моника.

– Вот эти темные блики, Лиза, Мо, на самом деле какого цвета?

Моника присмотрелась:

– Зеленого.

– Мне тоже так кажется, – подтвердила Роверто.

– Зигрит? На высоте трех километров? Он должен был раствориться! Черт!

– Такого раньше никогда не было? – тревога профессора передалась Элизабет.

– Никогда! Две семьсот для него предел высоты.

Едва Абуладзе прикрыл за вошедшими дверь геостанции, настенный компьютер принял новое сообщение.

– Салактиона-1! Прием! Говорит, Норгекараван-74, капитан Коглер. Господин Абуладзе. Мы не получаем никаких сообщений. Ни ваших, ни со второй Салактионы. Мы считаем, что ситуация чрезвычайная, о чем сообщили на Хэнкессу. Мы больше не можем оставаться на орбите. Нам приказано возвращаться. Ждите корабль с помощью. В первую очередь спасатели полетят на «вторую», там больше народу и у них дефицит воды. Надеюсь, вы сумели спасти команду и пассажиров нашего шаттла. До встречи!

Кутельский сел в кресле профессора, последовательно согнул три пальца на левой руке:

– Сигнал бедствия шаттла раз и два, доклад Моники – три. Все сигналы из стратосферы. Может, это у «Норгекаравана» проблема со связью?

– Но с Хэнкессой они на связи? – Абуладзе печальными глазами посмотрел на девушек.

Мысль, мешавшая сосредоточиться, наконец, созрела. Профессор взял в руку ладонь пилота и загнул тому четвертый указательный палец:

– Первое сообщение Моника отправила, едва увидела аборигенов. И в этот момент в нее попала молния.

Кутельский, не моргая, уставился в глаза Абуладзе.

– Профессор, молния?

– Да! – Лев Саныч повысил голос. – Коллеги! Молния, одновременно обесточившая Монику, челнок на орбите и всю электронику здесь, не случайна. Кто-то отреагировал на встречу Моники с аборигенами, лишил нас связи и окутал планету неизвестным полем. Мы заперты. И уровень зигрита, похоже, повышается.

– И что? – воскликнула Элизабет. – Как вы формулируете задачу, профессор?

Абуладзе промолчал, потому Роверто ответила на свой вопрос сама:

– Мы должны найти того, кто запер нас на Салактионе и понять, почему?

Что-то горело. Чарли Кутельский никак не мог понять: снится ли ему это или происходит наяву. Пилот находился в том пограничном состоянии, когда грань между реальностью и иллюзией истончается, почти исчезает. «И все-таки… Чем так пахнет?»

Запах плавленых проводов проник в ангар, и Кутельский сел на раскладушке. Прислушался. Волны плескались о борт гидроплана, но за стенкой, в домике геостанции, что-то шипело. «Она же робот», – вспомнил Чарли, застегивая рубашку. Он представил себе жужжащие под кожей Моники механизмы, внутренне содрогнулся и направился к выходу из ангара.

Когда Чарли вошел в дом, Элизабет Роверто хлопотала у плиты спиной к нему, а Моника, сгорбившись, сидела перед верстаком, на котором в идеальном порядке стояли колбы с жидкостями и лежали крошечные куски породы. Моника смотрела в микроскоп, а рядом на стеклянной подставке крепилось что-то белое и круглое. Кутельский разглядел микро-разъем, подошел ближе и ахнул.