И тут я испугался по-настоящему. Не было раньше этого знания в моей голове и быть там не могло. Ещё и память, зараза шустрая, подбросила тревожные слова батюшки Никодима о том, что за пределами охраняемого церковью и верой людской города в слабого духом человека может вселиться нечистый бес. Может, и в меня такой вселился?! Господи, спаси и сохрани!

Я вцепился руками в железный борт и начал по привычке шептать молитвы, которые отец Никодим вбивал в нерадивых учеников отмоченными розгами. «Отче наш», а за ним «Верую» ни облегчения, ни корчей засевшего во мне беса не вызвали. Мысли продолжали роиться в голове, выматывая похлеще полной загрузки трюма «Селезня», а наш паровой ушкуй хоть сильно меньше селивановского «Тура», но брюхо имеет изрядное. Я уже отчаялся хоть как-то определить свой нынешний статус… Тьфу ты, опять новое словечко залетело, как муха в удивлённо открытый рот! В общем, не зная, что делать, я спросил напрямую, хорошо хоть мысленно, а не ляпнул вслух: «Дядька бес, ты там есть?» Тупо? А что взять с дурачка?

Конечно же, никто мне не ответил. Батюшка Никодим говорил, что бесы бывают коварны и не сразу подчиняют оступившегося, а исподволь совращают, нашёптывая и толкая на грех. Но я не слышу никаких голосов и шепотков, только незнамо откуда выскакивают странные слова, да та самая информация, будь она неладна! Вот такая чехарда окаянная! Нужно на что-то отвлечься, иначе башка треснет.

Отвлекающая тема нашлась сразу, словно поджидала где-то в уголке сознания. А что случилось с Осипкой? Не желая никому докучать, я побежал на корму потихоньку набирающего ход ушкуя и посмотрел на поверхность неширокой речки, но никаких следов своего кузена не заметил, лишь лёгкие водовороты. Ни русалок, ни Осипки. Не стал долго пялиться на воду, быстро метнулся в рубку, где капитан по-прежнему костерил штурмана, который также являлся его же племянником:

– Полон ушкуй дураков! Повёлся на посулы родни и взял вас, молодых лоботрясов. Вы ж меня угробите вместе с кораблём!

– А кто вам, дядя, виноват? – вдруг огрызнулся Данилка, который ростом и шириной плеч родственнику почти не уступал. – Хотели сэкономить, вот на других и не пеняйте.

– Да я тебя! – аж побледнел от ярости капитан.

Пришлось вмешаться, потому что эта свара явно надолго.

– Дядька Захар! – закричал я почти в ухо капитану, дёргая его за рукав куртки.

– Чего тебе, дурында? – вызверился он на меня.

Ничего, стерплю. Не впервой.

– А как же Осипка? – быстро спросил я, чтобы успеть перед очередной порцией капитанской ругани.

Весь гнев вытек из хозяина ушкуя, словно вода из дырявого горшка. Он мгновенно посмурнел и тяжело вздохнул:

– Нету боле тваво Осипки, забудь.

– Как «нету»?! А может, ещё можно его спасти? – невольно вырвалось из меня.

– Ты дурак, что ли? Хотя да, дурак. Его русалка утащила. Видишь где над водой Осипку? Нет? Значит, он уже на дне. Я за ним нырять не буду. А ты? – Последнее капитан произнёс почему-то с угрозой, и я сразу же представил, как он выбрасывает меня за борт.

Знакомиться с русалками так близко у меня не было ни малейшего желания. Да и вообще гибель кузена почему-то не вызывала особой печали. Казалось, будто какая-то мысль, затёртая более наглыми и сильными товарками, пыталась пробиться наверх, но у неё никак не получалось. Зато было предчувствие, что именно она может объяснить моё странное отношение к гибели Осипки.

Не знаю, что там прочитал на моём лице дядька Захар, но положил руку мне на плечо и легонько сжал.

– Соболезную, Степан. – Потом, явно тяготясь этим разговором, повернулся к племяннику и продолжил пенять ему, но уже намного спокойнее.