Время от времени сердобольной механик выгонял меня на палубу, а после обеда снова показал знаками, что мне не помешает отдохнуть перед разгрузкой. Не сказать, что я сильно устал, но совет действительно неплохой. Как раз вдали показался родной Пинск. Я замер на палубе, глядя на приближающийся город. И дело даже не в том, что теперь начал замечать многие детали, до которых мне раньше не было никакого дела. По большому счёту Пинск с этой стороны я видел второй раз в жизни. Да и то, когда мы уходили от города, а я был жуть какой уставший. Да и вообще раньше я не видел ничего, кроме припортового квартала, в котором жил с семи лет.

Сравнивать мне было не с чем, и поэтому город казался огромным, но при этом что-то внутри откликалось лёгким пренебрежением. И всё же назвать родной Пинск маленьким или захолустным не поворачивался язык. Весь берег Пины у слияния с Припятью заполонили серые крыши огромных складов. Порт находился выше по реке, но его территория тянулась на десятки вёрст. Справа, в глубине города, возвышались несколько семиэтажных домов и один десятиэтажный, но ещё не достроенный. Далеко впереди виднелись высокие трубы заводов, которые исторгали длиннющие шлейфы чёрного дыма. Чем дольше я смотрел на город, тем больше понимал, что ничего о нём не знаю. Придётся знакомиться заново, значительно расширяя круг своих интересов. Тем более что у меня появились дела, решить которые можно, лишь изрядно побегав по городу.

Пройдя слияние рек, мы двинулись вверх по Пине и уже через десяток минут приблизились к ощерившемуся множеством причалов речному порту. Ближнюю часть, у которой швартовались огромные сухогрузы, пришедшие сюда аж от Чёрного моря, мы миновали и встали возле дальних складов, чтобы не мешать речным гигантам. Они были способны перевозить намного больше, чем «Селезень», но утратили право называться ушкуями. И работающих там матросов никто не станет величать ушкуйниками. Тут же возник вопрос, а имею ли я право на такое звание? Вроде там должна быть какая-то бумажка, но, хоть убейте, не знаю какая.

Времени на размышления у меня уже не было, потому что началась суета разгрузки. Таскать грузы по пристани, отправляя их в склады, здесь имели право только биндюжники, и они готовы драться за эту привилегию буквально до смерти. Так что нам оставалось лишь загружать товар на поддоны, которые кран передавал в цепкие руки портовых грузчиков. Они, как муравьи, перетаскивали всё на свои подводы-биндюги и отвозили куда-то в дебри бескрайних складов. Надеюсь, дядька Захар знает, что делает, и его товар не исчезнет бесследно.

Если честно, я пока не понимал, что буду делать, когда закончится разгрузка и сойду на берег. До трактира тётушки доберусь даже без Осипа, но что будет дальше, совершенно непонятно. Принятие решения малодушно откладывал до последнего момента, но реальность свалилась на меня намного раньше в виде знакомого до боли голоса, заходившегося в истерическом крике:

– Осип! Осипка! Сыночек! Где мой сын?!

Такой тётушку я ещё никогда не видел. Она была сварлива и много ругалась, но в основном цедила слова сквозь зубы и шипела, а голос повышала, лишь когда серьёзно выходила из себя, но сейчас это был совсем другой человек. Она билась в истерике, размазывала по лицу слёзы и рвалась пройти на борт ушкуя. Её притормозили два биндюжника, а через минуту им на помощь пришёл сам капитан:

– Крепись, Варвара. Твоего сына больше нет. Он ушёл в реку как настоящий ушкуйник.

Если во время импровизированных поминок на постоялом дворе эти слова как-то успокоили команду, то у женщины они вызвали совсем другую реакцию.