– Это очевидно всякому, кто на меня посмотрит. Благодарю за доверие. Но при виде сплющенной головы Мура заподозрить умышленное убийство не мог никто. Даже копы и эксперты-медики ничего не заподозрили.

Ее ложечка замерла в воздухе, не донесенная ко рту.

– Разве можно говорить такие чудовищные вещи!

– Можно. Уверять, что парня убили, тоже чудовищно – особенно если он был твоим другом. Кстати, насколько близким другом?

Она занялась грейпфрутом – не с целью выгадать время и обдумать ответ, а просто потому, что была голодна. Так мне показалось. Расправившись еще с тремя дольками, заговорила снова:

– Я звала его Уолли, потому что мне не нравилось имя Уолдо: слишком оно заумное. И вообще, я часто придумываю людям новые имена, люблю это делать. Моего мужа зовут Гарольдом, но я называю его Гарри. Мы с Уолли были очень близкими друзьями. И оставались друзьями, когда он… когда его убили. Разве я не обещала рассказать все, что знаю?

Ложечка опустилась к грейпфруту.

– Твоего мужа? – удивление я постарался скрыть. – Мистера Бендини?

– Нет, у него другая фамилия. Его зовут Гарольд Энтони. Я вышла замуж почти три года назад и уже тогда работала в «Нейлор – Керр». Просто не стала морочить себе голову сменой фамилии. И рада, что не стала, потому что рано или поздно Гарри даст согласие на развод. Когда Гарри вернулся из армии, он, похоже, ожидал найти меня в том же шкафу, где оставил, вместе со всем нафталином. Уолли был гораздо умнее, он не совершил бы той же ошибки. Как и вы сами.

– Ни за что на свете, – поклялся я. – А что, твой муж тоже работает в «Нейлор – Керр»?

– Нет, он брокер… То есть он работает в брокерской конторе на Нассау-стрит. Он хорошо образован, учился в колледже, мне никак не запомнить, в каком именно. Мы месяцами не живем вместе, но Гарри по-прежнему не может смириться с мыслью, что потерял меня, а мне никак не удается доказать, что мы не сошлись характерами, сколько бы я ни твердила, будто между нами не было настоящей любви – одно только влечение.

Она положила ложку на стол.

– Позвольте, я признаюсь вам кое в чем, мистер Трут. Я по-настоящему любила Уолли Мура. Знаю это точно, потому что в жизни никого не ревновала – одного только Уолли. Ревность меня прямо обуревала, я глядела на всех его девиц и придумывала каждой из них жуткую смерть. Вы небось и не подумали бы, что я на такое способна. Я бы наверняка не подумала.

Мой ответ был вынужденно уклончив: официант как раз подал стейки. Сервировав их сладким картофелем и эндивием, он наполнил бокалы и поставил сковороду с остатками на угольную жаровенку здесь же, на столе. Когда официант удалился, я поднял было нож и вилку, но Роза мне помешала.

– Выглядит чудесно. Похоже, этот занавес застрял и вам нипочем не задернуть его снова.

Я отошел и задернул штору. На этот раз она тоже встала с дивана, и мы установили контакт посредством объятий в положении стоя. Все то время, что длился процесс, до нас доносился дразнящий аромат стейков с дивной нотой разлитого по бокалам бургундского, и эта комбинация сделала ощущение особенно приятным.

– Нельзя позволить им остыть, – заметил я в итоге.

Проявив здравый смысл, она ответила согласием, и я снова отдернул штору, чтобы впустить немного свежего воздуха.

Это сломало еще державшиеся барьеры. Когда с ужином было покончено, я мог бы заполнить переданными ею сведениями шесть машинописных страниц, отпечатанных с минимальным интервалом. Бо́льшую часть она изложила по-английски; в тех же двух или трех эпизодах, где она обошлась намеками, я предлагаю собственный перевод.