– Приятно, что ты помнишь мои гастрономические слабости! – вроде как растрогался немного Ровнин. – Заманчиво, заманчиво… Вот только наверняка ведь не все, а только то, что сочтешь нужным. Так?

– Самое интересное – расскажу, – пообещал я. – Слово.

– Тогда не стану отказываться. Давай через два часа на Сухаревской, в том кафе, где мы с тобой в мае обсуждали вопросы, связанные с перстнем княгини Саврасовой. Помнишь?

– Разумеется. До склероза вроде пока далеко.

Два часа в запасе – это хорошо. Это значит, что я успею заскочить к одному своему доброму знакомцу и переговорить с ним. Не хочется мне эту встречу из числа обязательных в дальний ящик задвигать, поскольку времени не так много, как хотелось бы. Если верить деду Геннадию, то Аркашку проклятие уже совсем скрутит не по-детски, а это значит что? Значит, он вынужден будет действовать быстро и без особой скрытности, потому где-то да засветится. Вот только на след этот могу встать не только я, и к этой неприятности надо подойти во всеоружии.

Москва, конечно, за последние лет двадцать-тридцать здорово изменила свой облик. Я ту, совсем старую столицу, какой она была в двадцатом веке, то есть без небоскребов Москва-Сити, кучи транспортных развязок и монорельса, толком не помню, но так говорил мой отец, а ему не верить нельзя. Но все же в старых районах, которые еще не полностью освоили как крупные корпорации, так и «точечные» застройщики, пока встречаются места, в которых, кажется, время остановилось невесть когда и вовсе не движется. Их мало, но они существуют. Например, не слишком далеко от моего дома находится здание из тех, которые называют «поздними сталинками», эдакий дом-квадрат с двором-колодцем, а в глубине его, за детскими площадками, лавочками со старушками и расписанной граффити бойлерной, притулился десяток гаражей. Не каких-то жестяных коробок по размеру машины, а капитальных, просторных, больше похожих на приземистые домики с добротными дверями, которые тараном не пробьешь, и украшенных индивидуальными антикварными табличками, с единой для всех надписью «ДОСААФ СССР. КНГ 18/547». Номера, правда, у каждого гаража были свои. Конкретно мне нужен пятый, в котором, надеюсь, уже находится мой старый приятель Петя Мечников, обладатель золотых рук и невероятно добродушного характера.

– Здоров, Максим! – вытирая руки тряпкой, заляпанной какими-то темными пятнами, произнес Петя, когда я появился на пороге места, которое он в шутку называл своим логовом. – Прошел по городу слушок, что вроде ты спекся, но я в него не поверил. Ты если и гикнешься когда, то с таким грохотом, что небесам станет жарко. Ты тихо не умеешь.

– Не люблю банальностей, но, как говорил классик, слухи о моей смерти сильно преувеличены, – я протянул ему руку. – А кто так переживал о моей судьбинушке, если не секрет? Кто этот скорбящий добрый самаритянин?

– Ну, не сильно скорбящий и вовсе не самаритянин, – усмехнулся Мечников. – Кукушкина тут ко мне наведывалась, приносила хрустальный шар, просила грани на нем наметить так, чтобы они при любом, даже самом скромном освещении давали сильный блеск, а попутно душу излила. То слезами заливалась, вспоминая свою лучшую подругу, которая исчезла невесть куда и находится вне доступа уже невесть сколько времени, то с довольным видом ухала, что выпь над болотом, когда про тебя речь заходила. Радовалась, стало быть, что Максима Чарушина на свете больше нет.

А, ну тогда не удивлен. Наталья Кукушкина, она же экстрасенс Ровена, доверенное лицо, а иногда и напарница Майи, всегда отличалась как повышенной эмоциональностью, так и редкостной нелюбовью ко мне. Замечу – взаимной. Терпеть не могу эту особу, с ее воплями, вечной уверенностью в личной правоте и нечесаными волосами.