Неприятный холодок пробежал вдоль позвоночника. Харон резко подался к отпрянувшему от неожиданности Фишеру.

– Как выглядел тот мужчина? Длинные черные волосы, где-то за сорок, кожаный плащ, шнурованные кожаные штаны?

– Но откуда ты?.. – изумленно уставился наемник, напрочь забыв о пиве.

– Это отец искомого мальчика!

– Матерь божья! – Фишер схватился за сердце. – Да ведь он был почти у меня в руках. Хотя постой… постой… он, кажется, что-то рассказывал мне о сыне. Ну, конечно же! Сына захватили работорговцы на станции Южный Вокзал. Ну и совпадение, чтоб мне провалиться…

– Мир тесен, – меланхолично заметил апологет. – А в нынешние времена данное выражение приобретает особый смысл.

– Значит, мальчик у рейдеров, вот же незадача! – наемник разочарованно сплюнул на пол.

– Может, нитроглицеринчика дать? – участливо предложил Харон. – У меня с собой. А то на тебе прямо лица нет.

– Спасибо за заботу, но не нужно, – покачал головой Фишер. – Моторчик у меня еще о-го-го, лет десять протянет, если какая-нибудь тварь раньше времени за пятку не тяпнет.

– За пятку-то еще ничего, – улыбнулся апологет. – Хуже, когда сразу за голову.

– Итак, планы меняются, – наемник мрачно глядел на мохнатого армянина, подливающего в опустевшие кружки фирменное зеленое пойло.

Когда тот удалился, Фишер торжественно изрек:

– Я уведомлю наших людей. Все силы будут брошены на отслеживание любых действий и перемещений работорговцев. Особенно что касается продажи людей. К местным ты, понятное дело, мальчишек смотреть не ходи… Эх, зря только патроны выбросил! Впрочем, что теперь горевать. Легко пришли, легко ушли. Ты это, Харон, двигай в сторону Советской. Там на поверхности главный невольничий рынок. Если мальчишка где-то и объявится, то только там. Да и это… смотри, с фашистами поосторожней, а то что-то уж больно круто они взялись в последнее время за свой любимый паспортный контроль. Напрочь перекрыли Северную улицу, всех тщательно проверяют. Я целые сутки у них в «обезьяннике» просидел, пока мои документы изучали. Похоже, подозревали во мне еврея. Кто-то у них там пропал: не то перебежчик к коммунистам дернул, не то шпионов ловят, хрен поймешь. Надеюсь, у тебя с ксивами все в порядке?

– В полном! – заверил Харон.

– Вот и славненько. Что и говорить, полезная у нас с тобой вышла беседа. Уйму времени сэкономили, не говоря про нервы и ресурсы.

– Ты и впрямь это сделаешь? – прищурившись, спросил апологет, внимательно следя за выражением лица собеседника.

– Сделаю, что? – прикинулся шлангом Фишер.

– Убьешь ребенка?

– А что делать? – скорбно вздохнул наемник. – Приказы вышестоящего начальства не обсуждаются.

– Вот так просто возьмешь и прикончишь? – все допытывался апологет. – Как давешнего мутанта?

– Нет, ну что ты… – улыбнулся Фишер. – Мутанта я из арбалета завалил. Мальчишка – совсем другое дело, он у меня долго мучиться не будет.

– Ну ты зверь!

– А что делать? – повторил наемник, грустно кивая. – Работа у нас такая. Мы ведь санитары нового мира. Кто-то ведь должен дерьмо за другими убирать?

Харон не ответил.

У Даньки просто глаза разбегались. Еще ни разу за недолгую жизнь ему не приходилось видеть стольких людей под открытым небом, собранных в одном месте и торгующих самыми разнообразными товарами.

– Настоящий Вавилон, смешение языков, – непонятно пошутил Семен Степанович, показывая спасенным детям Площадь Конституции.

Что он имел в виду, Даня не понял. Равно как и Гарик. О шестилетнем Ромке и говорить нечего. Совсем малой, ему только осенью предстояло пойти в школу. Расспрашивать солдата не стали. Не все ли равно, что это за Вавилон такой и почему там смешивались языки. Хотя представить картину, когда куча человеческих языков перепутывается между собой, как-то не получалось.