– В магазин заскочим, шеф, – вспомнив о главном, обратился к таксисту сидящий спереди Сумароков.

– Само собой, – лаконично ответил таксист, тоже, по всей видимости, не представлявший, каким образом три взрослых русских мужика, едущие по одному адресу, могут скоротать вечер без водки.

Впереди, машины за три или четыре от них, из-за высокого снегового вала на обочине неожиданно выскочил танк – именно выскочил, а не выехал и уж тем более не выполз. Задорно задрав кверху длинный хобот орудия и ствол установленного на башне зенитного пулемета, он лихо перемахнул через шоссе прямо перед движущимися навстречу друг другу машинами и скрылся из вида за точно таким же снежным валом на противоположной стороне дороги. Это произошло так быстро, что никто из водителей даже не успел притормозить, чтобы избежать возможного столкновения с этим многотонным бронированным живчиком: вот он был, а вот его нет.

– Вот дает, – сказал Сердюк. – Интересно, кто это?

– Макар, – уверенно заявил Сумароков. – Я милого узнаю по походке… Факт, он, больше некому. Его, блин, манера.

– Когда-нибудь доиграется, – предрек Гриняк. – Раскатает кого-нибудь в коровью лепешку и приземлится на нарах, дурья башка.

Водитель промолчал. Он был местный – суровый челябинский мужик и все такое – и хорошо знал, что в его родном городе полным-полно щелей, в которые лучше не совать свой нос, если он тебе дорог. Машина как раз проезжала мимо одной из них – заснеженного второстепенного проселка, пересекающего шоссе под прямым углом. Справа от дороги за морем снегов у самого горизонта маячили трубы Уралвагонзавода, слева не было видно ничего, кроме снега. В той стороне находился испытательный полигон; увидев то, что только что видели водитель и пассажиры такси, даже последний дурак догадался бы, что испытывают там не вагоны.

Остаток пути обошелся без приключений. Действуя в рамках достигнутой договоренности, таксист остановил машину у продовольственного магазина, куда на правах самого молодого был откомандирован Сердюк.

– Пожрать прихвати, – напутствовал его Гриняк, – я перед отъездом холодильник выключил.

Через полчаса они уже сидели за столом – по-холостяцки, на кухне, хотя вся просторная трехкомнатная квартира была в их полном распоряжении. На кухне было привычнее и уютнее; кроме того, приятели следовали простой мужской логике, согласно которой разводить грязь еще и в столовой, чтобы потом вместо одного помещения прибираться в целых двух, было нецелесообразно. Пустой, чисто вымытый и насухо вытертый изнутри холодильник с чуть приоткрытой дверцей безмолвно напоминал о том, что вернулись они ненадолго; выдернутая из розетки вилка лежала на потертом линолеуме, свет внутри не горел, на дверце пестрела россыпь магнитных наклеек, которые собирала покойная Оксана. Здесь, как и во всей квартире, о жене Гриняка напоминало многое – чайная чашка на полке, к которой Гриняк не прикасался со дня похорон, кастрюли, сковородки и даже занавески на окне, которые, на взгляд Сумарокова, давно пора было поменять. Глядя на все это бережно хранимое, пережившее хозяйку барахло, Сумароков подумал, что командировка подвернулась очень кстати: Гриняку будет небесполезно сменить обстановку, пожить несколько месяцев вдали от этой мало-помалу превращающейся в мемориальный склеп квартиры. Глядишь, там, на ярком солнышке, под плеск волны и шелест пальм, и присмотрит себе какую-нибудь крепкозадую мулаточку…

– Эх, хорошо все-таки у тебя, Алексей Ильич! – занюхав водку корочкой хлеба, мечтательно произнес Сердюк. – Тихо, чисто, просторно… И чего нам дома не сидится? Куда нас черти волокут?