Подъем по Митридату дался Шрулику с большим трудом. На одном из каменных грифонов, расположенных по бокам знаменитой лестницы, резвились дети. Рядом точили лясы их туристического вида мамаши.

Когда Шрулик спустил штаны и справил нужду у подножия мифической птицы, они тут же брезгливо ретировались.

Солнце припекало уже не на шутку – наступила самая жаркая часть дня. Шрулик еле передвигал ноги, волочась по пыльной улочке из покосившихся деревянных домов. Дошел до конца и остановился у хибары, выделявшейся своей заброшенностью даже на этой убогой улице. Весь двор зарос почти метровой травой – в этом году его еще никто не косил.

У крылечка за небольшим столиком что-то стряпала его мать. На ее морщинах застряли какие-то капли – может быть, даже слезы.

– Явился, не запылился, – грустно промолвила она. – Думала уже, сдох ты где под забором…

– Мать, ну че ты ноешь, а? – повысил голос Шрулик.

Пожилая женщина встала из-за стола и подошла к нему вплотную. Шрулик знал, что сейчас произойдет. Опять начнутся все эти причитания. Мол, когда ты за ум, наконец, возьмешься, когда на работу устроишься… Да ты ж у меня единственный, надежда ты моя… И все такое.

Но вместо этого мама лишь молча глянула в глаза сыну – прямо в глаза. И с трудом сдержала слезы.

Шрулик и сам был готов расплакаться. Тем более, он помнил те времена, когда мать гордилась своим сына. Он с отличием окончил мореходку и в первом же плавании получил благодарность за отличную службу.

Шрулика тогда звали Пашей, и он мечтал о карьере морского офицера. Мать мечтала об этом не меньше него. Ведь и ее муж – отец Паши – тоже был моряком – правда, военным. Пока не пропал без вести во время боевого дежурства на подлодке К-129.

Паша часто примерял китель отца. Мама считала, что форма ему очень к лицу.

Но потом… потом его жизнь пошла по наклонной. Однажды, вернувшись из очередного плаванья, он случайно повстречал на улице друга детства Пульку. Позвонил маме и сказал, что задержится на пару часов. И вернулся домой только через два дня – с синяком под глазом и жутким запахом перегара изо рта.

Друг детства зашел в гости уже на следующее утро. Мама накормила его завтраком и одолжила денег на билет до Киева. Разумеется, они были потрачены в ближайшем магазине.

В следующее плавание Паша уже не вышел. Его уволили по статье, без выходного пособия.

Вот так и началась его шалопутная жизнь. Философия была очень простой: с утра выпил – весь день свободен.

Мама поначалу попыталась как-то повлиять на сына: уговаривала, ругала. А потом… потом просто махнула рукой.

Паша все это понимал. И мать ему было очень жалко – чисто по-человечески. Но… ничего поделать с собой не мог.

– Ладно, алкаш, иди есть, – сказала она взгрустнувшему у крыльца Шрулику. – Только руки помыть не забудь.

По телеку показывали какую-то муть. Сначала – сериал про ментов с переводом на украинский, потом – новости… Шрулик переключил на музыкальный канал, по которому круглые сутки транслировали загоревшие в солярии длинные ножки. На их стареньком «Горизонте» они приобретали трупный оттенок.

Мама вязала в соседней комнате. Потом отправилась к соседке пить чай.

Шрулику тоже очень хотелось выпить, но совсем не чаю. Бутылки портвейна ему было недостаточно для качественного похмелона. Но он сильно боялся, что вдруг увлечется – как это всегда и бывало. И тогда плакали его денежки.

– Ладно, сделаем дело, а потом и в ночник зайдем, – решил он. – Сделал дело – бухай смело.

Он поставил будильник на полночь и попытался заснуть. Но не тут-то было! Похмелье перешло в такую стадию, когда сон стал невозможен.