Правда, вместо обещанной недели прошло почти что полных две, но в один прекрасный день Сало, как и договаривались, позвонил Павлу домой и назначил встречу в "Веселой вобле". На встречу Сало явился не один, а с каким-то мужиком, меньше всего походившим на уголовника. Мужику было лет сорок или около того, ростом он был с Пашу, шириной плеч и прочими атрибутами мужественности Господь его тоже не обделил, а в его прямоугольном скуластом лице просматривалось что-то такое, из-за чего Недосекину, человеку военному, сразу захотелось стать по стойке "смирно". Одет незнакомец был просто – в темно-серый костюм и черную водолазку, – но это была простота того сорта, что стоит очень приличных бабок.

Сало смотрел на незнакомца снизу вверх, блатных понтов против обыкновения не швырял и вообще старался помалкивать. Да ему и говорить-то было некогда: незнакомец, пристально оглядев Пашу с ног до головы и рассеянно выслушав расточаемые Салом похвалы в Пашин адрес, небрежно махнул рукой и что-то неразборчиво обронил сквозь зубы, после чего Сало тихо слинял и больше не показывался.

Оставшись с Пашей наедине, незнакомец первым делом представился. Назвался он Петром Ивановичем, что почти наверняка не соответствовало действительности, и тут же, не сходя с места, разрешил называть себя просто Петром – для краткости, как – он объяснил. Потом он заказал коньяк и предложил выпить за союз Петра и Павла, приплетя сюда святых, Петропавловскую крепость и даже Петропавловск-Камчатский.

Недосекин не знал, как себя вести. На блатного этот Петр Иванович не походил, а для бизнесмена, решившего заказать конкурента, был как-то уж чересчур спортивен, подтянут и твердолик. Набивать себе цену, кажется, не имело смысла, да и непонятно было, что ему, этому странному Петру Ивановичу, от Паши надобно, какие именно качества его интересуют, чем следует щеголять в его присутствии, а о чем лучше помалкивать. Поэтому Паша решил поменьше говорить, а побольше слушать: раз уж такой человек, как Петр Иванович, перед которым откровенно робел даже отъявленный отморозок Сало, решил с ним встретиться, то он не станет просто играть в гляделки, а объяснит, надо полагать, что у него на уме.

Поэтому коньяк Паша только пригубил, а насчет союза Петра и Павла ничего не сказал, ограничившись одной скептической улыбкой. Петру Ивановичу это, кажется, понравилось; во всяком случае, вливать в Пашу выпивку насильно и набиваться в кореша он не стал, а для начала устроил что-то вроде допроса: кто таков, откуда, почему оказался на мели и чего, собственно, ожидал, обратившись за помощью к такому уроду, как Сало.

Эта любознательность, хоть и не слишком обрадовала Пашу Недосекина, выглядела вполне законной, тем более что Петр Иванович заранее за нее извинился и объяснил, не вдаваясь в подробности, что иначе просто нельзя: дело, дескать, намечается серьезное, не исключена возможность ментовской подставы, а Паша, как ни крути, в прошлом работал в силовых структурах. Поэтому отвечал Недосекин хоть и без лишних подробностей, кратко, но зато исчерпывающе. Услышав про контузию, Петр Иванович спросил: "Припадки?" Этот обидный, по сути дела, вопрос тоже был задан как-то так, что Паша не обиделся: было понятно, что это не праздное любопытство, а законный интерес человека, не желающего провалить тщательно спланированную операцию из-за чьего-то внезапного недомогания. Поэтому Паша ответил, что припадков у него не бывает, только изредка случаются головные боли, да и то вполне терпимые, и еще алкоголь после контузии разбирает его быстрее и основательней, чем прежде.