– И зачем же, если не секрет? – искренне заинтересовался Глеб.

– Седину скрываешь! – захлопнув пудреницу, с торжеством детектива, только что уличившего хитрого преступника, сообщила Ирина. Она завинтила патрончик с помадой, бросила косметические причиндалы в сумочку, а потом, будто усомнившись в том, что все сделано правильно, и макияж пребывает в порядке, опустила солнцезащитный козырек и, подавшись вперед, стала придирчиво разглядывать свое отражение во вмонтированном в его тыльную поверхность зеркальце.

– А чего ее скрывать? – удивился Глеб, коснувшись ладонью тронутого серебром виска.

– Не тут, – возразила Ирина, краем глаза уловив в зеркале его движение. – В бороде!

– Ах, вот где! – глубокомысленно воскликнул Сиверов.

– Седина в бороду – бес в ребро, – уверенно и не совсем внятно произнесла Ирина, потирая нижней губой о верхнюю, чтобы помада легла ровнее. – Вот ты и бреешься, чтобы никто не заметил, каков ты на самом деле есть фрукт!

– А я думал, ты не догадаешься, – уныло и покаянно пробормотал Глеб, виновато повесив голову.

– Не на таковскую напал! – заявила Ирина и задернула «молнию» сумочки уверенным резким движением, каким герои блокбастеров обычно застегивают последний карабин на своей амуниции, перед тем как отправиться в очередной раз спасать мир. – Ну, не скучай!

Она на мгновение прижалась щекой к его щеке, чмокнув воздух, чтобы не размазать помаду. От нее тонко и возбуждающе пахло хорошими духами, и сама она была хороша – как в молодости, а может быть, и лучше. Ее красоте годы шли только на пользу, как хорошему вину, и говорить о том, что закрутит роман где-то на стороне, Глеб мог разве что в шутку. По мужской части у него был полный порядок, однако по опыту он точно знал: делая выбор, всегда приходится что-то приносить в жертву. Он предпочитал жертвовать всеми остальными женщинами мира ради Ирины, а не наоборот. Кто-то, возможно, стал бы спорить, но Глеб считал свой выбор правильным, хотя и не единственно возможным.

– Буду, – капризно пообещал он. – Завью горе веревочкой!

– Завей, – разрешила Ирина. – Только чтобы ровно в восемнадцать ноль-ноль ты был здесь, на этом самом месте. И безо всяких веревочек!

– Яволь, экселенц, – отчеканил Глеб. – Слушаюсь, вашбродь. Бу cде.

Он выбрался на чуть влажноватый после утренней помывки асфальт мостовой, обошел машину спереди, открыл дверцу и помог Ирине выйти. Краем глаза он заметил, как колыхнулись жалюзи в окне проектного бюро, и подумал, что вечером надо бы купить хороший, дорогой букет: Ирине будет приятно, а эти любители подглядывать и мотать на ус, кто с кем приехал, пускай сгрызут себе от зависти локти до самых ушей.

Он с удовольствием проводил жену взглядом, дождался, пока за ней закроется тяжелая стеклянная дверь, и вернулся за руль. Не успевший остыть двигатель завелся мгновенно, будто только того и ждал; Глеб тронул машину с места, ловко вклинился в поток уличного движения, проехал три квартала, свернул за угол и, обнаружив свободное место у бровки тротуара, с ювелирной точностью, как пробку в бутылку, вогнал туда машину.

Выключив зажигание, он до упора опустил оба передних стекла и закурил, расслабленно откинувшись на спинку кресла. Набежавший откуда-то мальчишка в подвернутых до колен джинсах и грязноватой, большой не по размеру футболке вопросительно приподнял ведерко с мыльной водой, из которого торчала желтая пластмассовая ручка щетки. Глеб хотел отказаться от непрошеной и совершенно не нужной ему услуги, но передумал и утвердительно кивнул. Парнишка радостно улыбнулся, предвкушая заработок, плеснул в стекло пеной и принялся за дело. Работал он быстро и сноровисто, и вид у него при этом был такой же сосредоточенный, как давеча у Ирины, когда она поправляла макияж.