Малахов уронил окурок в грязь и немедленно принялся копаться в сигаретной пачке, выуживая тринадцатую по счету сигарету. С того места, где он стоял, был хорошо виден изувеченный фюзеляж, на борту которого каким-то чудом уцелели остатки выведенных белой краской цифр. Эти цифры добили генерала окончательно, поскольку он помнил их наизусть. Последняя надежда Малахова развеялась: это был именно тот борт, которым он отправил в Чечню Слепого.

Генерал наконец выудил из пачки сигарету и принялся раздраженно чиркать зажигалкой. Собственно, говорить о надежде в данном случае было просто смешно: рапорт, поступивший по телефону, не оставлял места для сомнений, но Малахов продолжал надеяться до тех пор, пока собственными глазами не увидел бортовой номер.

Падение военно-транспортного самолета на колхозном поле под Воронежем само по себе относилось к разряду чрезвычайных происшествий, но для генерал-майора Малахова это была катастрофа. Разумеется, жизнь продолжалась и после того, как агент по кличке Слепой прекратил свое существование столь неожиданным и нелепым образом, но генерал ничего не мог поделать с пустотой, которая образовалась у него внутри после ночного телефонного звонка. Глеб был для него не просто агентом. Малахов знал это всегда, но лишь теперь окончательно понял, как много значил для него этот немногословный человек с искалеченной судьбой.

"Отмучился, бедняга”, – подумал генерал и с трудом подавил новую вспышку раздражения. Мысль была слезливая, какая-то чужая, совсем стариковская, и от нее за версту разило фальшью. Генерал-майор Малахов не без оснований полагал, что Глеб Сиверов был достоин большего.

Он оглянулся и увидел, что подполковник, сопровождавший его от самого аэродрома, стоит рядом. Лицо у подполковника было усталое и равнодушное, на подбородке уже начала пробиваться щетина, а на каждом сапоге налипло по пуду грязи. Белки водянистых болотно-зеленых глаз покраснели от недосыпания, в глазницах залегли глубокие тени нездорового коричневатого оттенка. В руке у подполковника хрипела и бормотала портативная рация.

– Что слышно? – спросил Малахов, кивая на рацию.

– Пока ничего конкретного, Товарищ генерал-майор, – ответил подполковник и виновато развел руками. – Обломки еще слишком горячие. Но наши люди считают, что причиной аварии послужил мощный взрыв в пассажирском отсеке.

– Диверсия? – Малахов настороженно приподнял кустистые седеющие брови.

– Трудно сказать определенно, – ответил подполковник. – Во всяком случае, до тех пор, пока не будет проведено детальное расследование. По имеющимся данным, на борту находилось некоторое количество боеприпасов и взрывчатых веществ, так что не исключено, что взрыв произошел в результате несчастного случая или простой небрежности.

– Бардак, – обронил Малахов. Он не нуждался в объяснениях по поводу того, каким образом кто-то мог быть небрежным с боеприпасами и взрывчаткой на борту военного самолета. На эту тему генерал мог хоть сейчас написать целую диссертацию, но что-то упорно подсказывало ему, что все не так просто.

– Так точно, – со вздохом согласился подполковник, который тоже не первый день жил на свете.

Малахов пошевелил пальцами в промокших туфлях.

На языке у него вертелся вопрос, и генерал задал его, отлично понимая, что подполковник наверняка решит, что он не в своем уме.

– Выжившие есть?

На мгновение лицо подполковника приобрело жалостливое выражение, какое бывают у людей, когда им приходится разговаривать с умственно неполноценным собеседником. Спохватившись, подполковник поджал губы и, глядя мимо Малахова на обугленные обломки, ответил: